Виктор Леглер

Южнее Сахары

ЧАСТЬ ВТОРАЯ

ВТОРАЯ ПОПЫТКА

Авиалайнер "Эр Франс", вылетавший по маршруту Париж - Сонгвиль, медленно выруливал на взлетную дорожку аэропорта "Шарль де Голль", когда сзади в салоне послышался какой-то шум. Андрей повернулся и увидел, что несколько чернокожих парней вскочили со своих мест, откатили массивную входную дверь и теперь выпрыгивали на бетон с высоты двухэтажного дома и стремительно разбегались по взлетному полю. Но уже через секунду к двери подскочили стюарды - крепкие молодые люди в униформе и с хорошей выправкой, - и у дверей завязалась рукопашная. Андрей еще при посадке удивился: почему вместо обычных милых стюардесс пассажиров рассаживают милитаристского вида молодые люди. Профессионально работая в тесном проходе, стюарды оттеснили беглецов и заблокировали дверь. Самолет развернулся и направился обратно к терминалу. Еще через минуту возле него резко затормозили несколько автомобилей, и вскоре спереди, из салона первого класса по проходам двумя цепочками побежали охранники. Они были одинаковые, как роботы, с одинаковыми механическим движениями, одинаково сосредоточенными выражениями на лицах, в касках, с дубинками в руках и пистолетами в кобурах. Позади каждой цепочки бежал доктор, державший наготове шприц. Шум и крики сзади резко усилились, затем быстро затихли. Обмякших нарушителей вносили в салон и усаживали в свободные кресла, надев наручники.
- Что все это значит? - спросил Андрей соседа по креслу.
- Депортация, высылка домой нелегальных иммигрантов, - спокойно ответил сосед.
Охрана уже собиралась покидать самолет, и радио объявило о продолжении рейса, как шум в салоне поднялся снова. Кричали опять черные пассажиры, белые сидели спокойно, и на их лицах было написано, что-то вроде: "Начальству виднее". Негры, наоборот, шумели все больше. Несколько из них, чиновного вида, в костюмах и галстуках, вскочили с кресел и кричали, размахивая руками.
- О чем они кричат? - снова спросил плохо понимающий Андрей.
- Они хотят, чтобы этих парней высадили из самолета. Некоторые боятся, что полет с ними будет опасным, а некоторые говорят, что французы не имеют права их депортировать.

С этой проблемой Андрей был знаком. Большинство африканцев полагали, что колониальное прошлое дает им право жить в Европе и пользоваться ее благами. По всей франкоязычной Африке звучала популярная песня "Я не уеду назад из Парижа".В Сонгае получить визу во Францию стало жизненной целью сотен тысяч молодых людей. Результаты этого были отчетливо видны уже в парижском аэропорту: убирали мусор и таскали багаж исключительно черные, за рулем многочисленных механизмов сидели арабы, а для белых оставались только места за стойками офисов.
Тем временем, последовала дискуссия между начальством и пассажирами, где французы держались мягко и уговаривающе, а негры - решительно и агрессивно. Наконец, французы сдались и бывших депортируемых поволокли к выходу. Африканская часть пассажиров зааплодировала, и самолет пошел на взлет. Андрей смотрел в окно, на клетчатые, как шахматная доска, виноградники Франции, потом Испании, и вспоминал свое пребывание дома.

После саванны, после полигона, в России все радовало, все было неиссякаемым источником удовольствия. Дождь, снег, мороз, водка, асфальт, женщины на улицах, книги на полках. Дом, семья давали вообще запредельное счастье. Особенно здорово было в первый месяц, когда не надо было еще думать о будущем, а просто тратить привезенные деньги, встречаться с друзьями и узнавать новости. Он пробовал смотреть и телевизор, и с удовольствием понял, что в этом отношении от пребывания в Африке он ничего не потерял. Телевизор был, правда, по-другому тупой, чем при советской власти, но такой же тупой. По-видимому, что-то такое находилось в самой природе телевизионного вещания. Самоощущение его старых знакомых представляло собой странную смесь успехов и недовольства. "Ох, трудно жить" - говорили все. "В чем же твои трудности?" - спрашивал Андрей. "Мои-то ни в чем, я отлично живу, вот народ, народ жалко". Самосознание было противоположным советскому: раньше все были уверены в государственно-общественном благополучии и даже в своих личных бедах и неуспехах винили только себя, теперь из личных успехов и удач необъяснимо складывалось (возможно, посредством того же телевидения) большое общественное горе.

Вскоре после приезда Андрея вызвал Теймураз Азбекович и подробно расспросил обо всем. Они расстались благожелательно. С Андреем честно расплатились, в общем, понимая, что он сделал для предприятия все, что мог. Прошло несколько месяцев и, когда Андрей стал уже всерьез думать о поисках работы, Теймураз позвонил снова и сказал: "С тобой хотят поговорить люди о твоем участке. Я тебя попрошу, будь с ними как со мной, ничего не скрывай, говори, что думаешь."

Так Андрей попал в подмосковный офис крупного добывающего предприятия, в прошлом старательской артели "Весна", в привычную ему обстановку производственного совещания. Вокруг были такие же, как он, горняки, геологи, механики, экономисты, с которыми он мог говорить на одном языке. Вопросы, которые они задавали, были те же, что обязательно задал бы он сам на их месте. Они внимательно разглядывали планы, разрезы, фотографии, списки оборудования. Потом слово взял президент компании, веселый, симпатичный человек, начавший свою карьеру бульдозеристом и ставший председателем артели с двумя высшими образованиями.
- Я Теймуразу кое-чем обязан. У него сейчас трудности. Он меня просит: заплати мне триста тысяч здесь и забирай участок там. Я готов это сделать из уважения к нему, если буду уверен, что смогу эти деньги там вернуть. Намного больше не обязательно, но эти обязательно.
- Пожалуй, их можно вернуть, но чтобы начать, тоже нужны деньги. На разрешение, оформление, на горючее, на подготовительные работы, на компенсации за посевы.
- Это понятно. А как это все юридически оформить?
Андрей изложил идею Леонтия о народном предприятии. Выяснилось, что Леонтий, находившийся по-прежнему в Сонгае, был в курсе нового проекта и уже дал согласие в нем участвовать.
- А ты бы сам за это снова взялся?
- Взялся.
- Хорошо. Тогда подготовь со специалистами технико-экономические расчеты, согласуй со всеми, кто здесь есть, и предоставь мне.
Вот так и получилось, что по прошествии еще нескольких месяцев Андрей вновь летел в Сонгай с планом организации народного предприятия на нижнем полигоне. Офиса "Ауры", как и Алиевича, в Сонгвиле уже не было, но Леонтий встречал его, как раньше. Он здорово сдал, выглядел усталым и слегка больным, но был по-прежнему весел, рассказывал о новых планах и новых знакомых. Для развлечения он теперь изучал японский язык по веселому советскому военному учебнику времен корейской войны.
Сонгвиль встретил его удушливым дымом горящих свалок. Вывоз мусора из городского двора стоил доллар в месяц, и жители, которые не могли себе этого позволить сжигали его прямо во дворах. Те, кто работали на вывозе, поступали не лучше. Они направляли своих осликов на ближайший пустырь, высыпали мусор из тележек и там тоже зажигали. Над городом стоял смешанный с пылью отвратительный запах горящего пластика и бумаги, и Андрей порадовался, что ему предстоит жить здесь недолго
Внешне Сонгвиль, по сравнению с прошлым разом, существенно изменился. Появились новые дома невероятной, как из фантастических фильмов или клипов, архитектуры, где классические ордерные колонны поддерживали китайскую загнутую крышу, а еще выше громоздились причудливые балконы, башенки, беседки и шпили. Голливудские сказочный стиль уверенно воплощался в жизнь. На улицах к традиционному ржавому металлолому и ооновским джипам прибавились крепкие, хоть и не новые, мерседесы богатых сонгайцев, уверенно прокладывающие дорогу в толпе. Кое-что, впрочем, не изменилось - например, дороги. Стотысячные автомобили, как и раньше, подползали к миллионным особнякам, стукаясь брюхом о колеи прифронтового типа. Чувствовалось, что освоение международной помощи по-прежнему идет преимущественно частным образом, без отвлечения на общественные фонды. Впрочем, одна внушительная программа общественного строительства неуклонно выполнялась. Новый президент страны был историком, получившим образование в Европе, и сейчас он заполнял столицу страны свежим историческим наследием. На каждом заметном перекрестке либо уже стояли, либо строились памятники. Раньше в Сонгвиле был только один памятник, поставленный благодарными французами в честь "сенегальских стрелков", то есть африканцев, сражавшихся на фронтах первой мировой войны за свободу милой Франции. Теперь к нему прибавился памятник первому президенту незвисимого Сонгая (свергнутому в результате переворота) и памятники общеафриканским антиколониальным героям Кваме Нкруме и Патрису Лумумбе (свергнутым). Второму президенту Сонгая (свергнутому) памятника не было, поскольку он как раз сидел в тюрьме и вел с правительством сложные переговоры по принципу "время-деньги", где годы заключения обменивались на суммы, лежащие на счетах узника в европейских банках. От него остался памятник жертвам, расстрелянным во время голодной демонстрации. Нынешнему президенту, надо признать, свержение не грозило. Он хорошо усвоил университетские лекции, и даже Клинтон назвал недавно Сонгай "образцом демократии в Африке".

Был, конечно, как и в любой стране, памятник независимости с золоченым куполом-луковицей, в котором угадывались мотивы Покрова на Нерли, и Андрей не удивился, узнав, что конкурс на этот памятник выиграл русский архитектор, живущий в Сонгае. Были памятники дружбе племен, населяющих Сонгай, и Центрально-Африканскому Союзу, и дружбе исламских государств, и единству стран Африки, и дружбе народов вообще. Еще на перекрестках было много бетонных раскрашенных слонов, жирафов, бегемотов и крокодилов, и все эти монументы действительно, приятно оживляли город. Живые слоны и жирафы в Сонгае были, к сожалению, уже ликвидированы, и Андрей в душе пожелал, чтобы следующий президент имел бы биологическое образование.
Они оформили у нотариуса документы предприятия, включая отказ хозяина от своих прав в пользу Андрея, и отправились в Кайен и Кундугу получать землю, поскольку проведенная недавно в стране административная реформа передавала значительную часть власти на места. Путешествие по железной дороге (автодороги в Кайен все еще не существовало) имело некоторые особенности. Пару месяцев назад южноафриканская компания перевозила мощный кран с одного своего рудника на другой. Кран имел нестандартные размеры и в габариты железной дороги не вписывался, о чем соответствующий железнодорожный инженер, сонгаец, прекрасно знал. Директор компании, белый, тоже об этом знал и поручил своему инженеру, сонгайцу, кран разобрать, для чего и выделил соответствующие средства. Однако,два достойных сына сонгайского народа сумели договориться. Кран отправили, не разбирая, а сэкономленную сумму инженеры поделили между собой. В результате, кран на полном ходу поезда врезался в однопролетный мост, сооруженный в 1904 году третьим инженером, Густавом Эйфелем (тем самым) и занесенный в списки памятников мирового инженерного искусства. От страшного удара мост сдвинулся, как единое целое, один его конец сорвался с высокой каменной опоры в реку, на него рухнул несчастный кран, а дальше уже все остальные вагоны. Железнодорожное сообщение Сонгая с океанскими портами оказалось надолго прерванным.

Андрей вместе с остальными пассажирами высадился из поезда на ближайшей к мосту станции и совершил пеший переход до ближайшей за мостом станции, где их ждал такой же поезд. Судьбе было угодно, чтобы два поезда, циркулирующие между Сонгвилем и Кайеном оказались в момент аварии по разные стороны баррикад. К счастью, им не пришлось тащить на себе вещи, поскольку все местное население со своими лодками, велосипедами, тележками и лодками зарабатывало деньги переноской пассажирского багажа, благославляя свалившуюся на них удачу. Баррикада из вагонов была уже разобрана, только виноватый кран, да сам мост, глубоко ушедший в илистое дно, еще оставались на дне реки.
- Это происшествие, - злобно думал Андрей, бредя по раскаленным шпалам (пыльная тропа была еще хуже), - имеет чисто африканскую природу. Африканец, даже имеющий высшее образование, обладает, в сущности, магическим сознанием. Он не отличает законов природы от законов человеческих. Он знает, что взятка может изменить позицию полицейского, таможенника, судьи или министра, следовательно, взятка может изменить и габариты моста. Он просто не понимает, что габариты существуют не только в инструкциях, но еще и в природе.

Андрей вспомнил, как они с Николаем перевозили по дороге пятисотсильный бульдозер, который они на несколько недель сдавали в аренду австралийцам. Тогда они сами измерили все мосты и нависающие деревья, а один мостик Николай лично укрепил. Он вспомнил еще историю, случившуюся несколько лет назад в Конго. Тогда грузовой самолет, управляемый российским пилотами, не сумел оторваться от земли в конце взлетной полосы, пропахал заполненный толпой рынок и взорвался, убив едва не тысячу человек. Местные грузоотправители заложили в свои контейнеры вдвое больший вес, чем написали в документах, а плохо знакомые с африканскими условиями русские пилоты поверили их документам без личного взвешивания.
Приближаясь к участку и глядя на знакомые пейзажи, Андрей подумал, как по-разному он их воспринимал в разное время. Сначала это была для него обыкновенная пыльная саванна. Потом, в те дни, когда Ава была с ним, он, возвращаясь на участок из поездок, видел все ярким, цветным и вдохновляющим. Сегодня он вспоминал даже не Аву, а тогдашние свои ощущения. Теперь огни погасли, он снова ехал по обыденной тусклой равнине.

На участке их с невероятным энтузиазмом встретил Николай, совершенно истосковавшийся от одиночества. Он неплохо освоил сонгайский, и они с Кулибали говорили теперь на одинаковой причудливой сонгайско-русско-украинской смеси. За Николаем ухаживала округлых форм и неопределенного возраста негритянка, которую он назвал "моя хозяйка". Теперь ей предстояло заботиться о быте Андрея тоже. Едва посмотрев письма и посылки, Николай усадил их за стол и принялся рассказывать горести прожитого им года.
Однако застолье сразу же пришлось прервать. Услышав о приезде Андрея, на участок повалил народ. Этот приход можно было описать почти библейским словами: рыбаки побросали свои сети, пахари оставили быков в поле и тому подобное. Вскоре в поселке собралась толпа, не уступающая той, которую когда-то Андрей видел у дома Мамаду Трейта. Каждый хотел пожать ему руку, обменяться ритуальными приветствиями и расспросить о планах - собирается ли Андрей возобновлять работу, и если да, собирается ли он взять на работу собеседника. К собственному удивлению Андрея, он был искренне рад встрече со многими из этих людей, но в разговоре был осторожен, не выходя за рамки приветственного пинг-понга.
- Хороший тут у вас народ - похвалил Леонтий, когда они, отмыв руки после рукопожатий, снова уселись за стол.
- Это для вас хороший. Для меня здесь все злыдни и аспиды, - горько ответствовал Николай. Он уже хватил привезенной из Москвы водки и с видимым удовольствием говорил по-русски, хотя и запинаясь. Было видно, как слова из разных языков подскакивали к нему на язык, и он задумывался, какое из них выбрать.
- Мне сказали: что купят, то продавай, - продолжил он свою повесть, - дали список с ценами. Приезжают эти коммерсанты-кровопийцы. Предлагают одну десятую цены. И не уезжают. Сидят, сидят, набавляют по франку, целый день душу тянут. Мне деньги тоже нужны, и Сонгвиль деньги просит, ладно, я на какую-то цену соглашаюсь. Он говорит: так я забираю товар? Я говорю: А деньги? Он отвечает: ну как же, я покупаю в кредит, я заберу товар, продам, потом верну тебе деньги. Я говорю: мы ни о каком кредите не упоминали, продаем товар, получаем деньги. Он опять: нет, ты не понимаешь, вся торговля всегда делается в кредит. Я сначала бесился, потом привык.

Андрей хорошо понимал Николая. Действительно, задание он получил такое, что не позавидуешь. Самые ходовые товары, вроде кровельного железа или автомобильных шин, были проданы еще Алексеем. Продать полуживой "Камаз" или потрепанный бульдозер помогала только жадность торговцев. Цены на способную работать технику в Сонгае были безумно высоки, и то, что просил Николай, было более чем умеренно. К тому же, к счастью, торговцы искренне не понимали тяжести будущих ремонтных проблем. Николай умел любую дышущую на ладан машину подкрасить, оживить и заставить улыбаться. В целом Николай сделал большое дело, сумев и поддержать центральный офис, и собрать что-то в кассу на текущий момент. Участок был основательно расчищен от неликвидов.
Алиевич и Теймураз оба хорошо понимали, каково Николаю здесь приходится и, когда он однажды позвонил и сказал, что сходит с ума от тоски и просит, чтобы его жена приехала сюда, они охотно согласились. К сожалению, его веселая, темпераментная, боевая жена никогда, так уж получилось, не летала на самолетах, и не знала ни одного неславянского слова. Представить ее одну среди многочисленных терминалов аэропорта Шарль де Голль было затруднительно, поэтому специально через агенство отследили других русских, летящих в Сонгай, вошли с ними в контакт и купили жене Николая билет на тот же рейс. Почтенная женщина, к сожалению, плохо представляла, куда летит. Уже переход от самолета к зданию аэропорта в Согвиле потряс ее, и она встретила ожидавшего ее в здании Николая словами: "Да у вас тут геенна огненная!" Кульминация наступила на железной дороге, в момент перехода через разрушенный мост в самое жаркое время дня. Женщина смертельно побледнела и без слов тяжело рухнула на Николая. Николай, к счастью, был хорошо знаком с признаками теплового удара и знал, что делать. Он перенес жену в тень (в Сонгае, чтобы попасть в тень,нужно, чтобы сначала кто-то из нее вышел), приобрел несколько ведер воды и вылил на нее, отчего она пришла в сознание. Тем же поездом они вернулись назад, заняв с помощью взятки проводникам купе в единственном вагоне с лежачими местами. Оставшееся до ближайшего самолета время супруга была тиха и молчалива, старалась не покидать зону действия кондиционера, жалела Николая, уговаривала его бросить это место, где "ад и черти", и горько плакала, улетая.

Получение площади для народного предприятия проходило как-то бодро и весело, в основном благодаря неотразимо-дружественным манерам Леонтия, который со всеми шутил на отличном местном языке, заводил дружбы, давал женщинам ласковые прозвища, и все это легко, без малейшего притворства. Способствовала этому и неизбалованность местных чиновников, лишь недавно получивших права на выдачу разрешений, и с удовольствием ими пользующихся.Взятки в Кайене были на порядок ниже, чем в столице, в Кундугу еще во столько же ниже, в деревне еще во столько же. Очень помогало также отсутствие больших канцелярий, предназначенных для потери документов. Здесь на одного начальника секретарь был всего один, и Леонтий готовил документы прямо на месте, присев на стул с ноутбуком, и на бумажку тут же ставили печать в обмен на бакшиш. В столице на каждую из этих процедур уходили бы месяцы без гарантий успеха.

К сожалению, одну из последних подписей следовало взять в Министерстве рудников, и это заранее портило всем настроение. Концессионный бум превратил министерских чиновников в толстых разъевшихся котов. Кроме лени и алчности, они были еще на редкость неграмотны, поскольку на верхних постах специалистов вообще не было. Министр, политический соратник победившего президента, на доходные посты назначал своих друзей и родственников, а специалисты на низовых должностях не имели ни желания, ни полномочий наводить порядок. Например, в министерстве не было сводной карты концессий, и никто не знал, какие площади свободны, какие нет. Чтобы узнать, подается ли новая заявка на свободную или занятую площадь, нужно было перерыть все предыдущие разрешения, работа, в тысячи раз большая, чем просто взгляд на сводную карту. Поэтому деятельность сотен чиновников министерства была, если и не нулевой, то близкой к нулю. В этой ситуции им помог то ли случай, то ли вмешательство свыше.

КАК РОЖДАЮТСЯ НАЦИИ

В эти дни в Египте проходил кубок Африки по футболу, где сонгайская команда достигла успехов, неожиданных для самих сонгайцев. Команда выиграла четвертьфинал и теперь должна была играть в полуфинале с неплохими шансами. В городе и стране бушевал невероятный ажиотаж. Во время матчей сонгайской команды город замирал, предприятия и учреждения прекращали работу, на рынке останавливалась торговля ,и все продавцы собирались в лавках, возле телевизоров с аккумуляторами. Всюду во дворах и прямо на улицах, вокруг вынесенных из домов телевизоров, сидели толпы людей. Всякое движение на улицах исчезало: ни автомобилей, ни пешеходов - ничего. Чтобы следить за матчем, не нужно было даже смотреть телевизор, достаточно было не затыкать ушей. В напряженные моменты город затихал в полной тишине, а в случае гола, забитого сонгайской командой, можно было услышать одновременный вопль миллиона человек. Сразу после победы в четвертьфинале город наполнился демонстрациями - молодежь с флагами, барабанами, криками и песнями толпами валила по всем улицам, всюду слышалось скандирование "Сон-гай! Сон-гай!", на площади Независимости бушевал огромный митинг, куда прибыл даже премьер-министр. На митинге и потом по телевизору президенты богатейших компаний и официальные лица наперебой объявляли о наградах, которые они назначают за выход в финал футболистам, которые стали уже национальными героями. В день, вечером которого происходил матч, город кипел уже с утра. Все молодые люди держали во рту свистки и оглушительно свистели, гоняя на велосипедах или бегая. Школьники ходили с флагами. Все жило ожиданием матча.

В это самое утро Андрей с номинальным владельцем отправились на назначенную встречу в министерство. Чиновник вежливо выслушал их, потом равнодушно положил их папку в огромную кучу других документов. Взятка уже была передана через доверенное лицо, хотя было неясно, сколько денег лицо передало, сколько оставило себе. Теперь следовало ждать и платить еще взятки секретарям, чтобы бумаги не потерялись. Уже уходя, Андрей без всякой задней мысли пожелал чиновнику выигрыша сонгайской команды в сегодняшнем матче. Чиновник долго внимательно смотрел на него, потом молча взял его папку, подписал, поставил дату и сказал: "Отдайте секретарю". Вероятно, он таким образом вносил свой вклад в национальную победу.

Выйдя в коридор, еще не веря своему счастью, Андрей встретил Мамаду Трейта. Они сердечно приветствовали друг друг и после обмена ритуальными фразами и обсуждения шансов команды Сонгая на победу довольно долго болтали о делах друг друга. Мамаду работал теперь на южноафриканцев. Эти белые парни, под которыми сильно дымилась земля в их собственной стране (издержки всеобщей и полной демократии в первобытном обществе), теперь усиленно вывозили капиталы в страны, где имелись природные ресурсы, относительно стабильная власть и более-менее разумный экономический курс. Сонгай попал в их число. Сейчас они усиленно готовили к открытию сразу три крупных рудника для добычи рудного золота. Мамаду горячо жаловался Андрею на издержки глобализации, попутно раскрывая причины экономического благоразумия сонгайского правительства.
- Мы, сонгайцы, теперь сами не управляем своей страной. Наши правители теперь Всемирный банк и Международный валютный фонд. Они нам диктуют все: законы, налоги, бюджет, пошлины, права иностранных компаний. Мы говорим: "Это неправильно, мы не согласны". Они отвечают: "Тогда не дадим денег". А где же наша бедная страна еще возьмет деньги? Приходится соглашаться.
Действительно, новое здание Центральноафриканского отделения Мирового банка возвышалось над городом наглядным символом величия. Оно парило в небесах в полном одиночестве, раза в три выше, чем предыдущий высотный лидер, гостиница "Интернациональная". Вокруг банка, окруженный высокой стеной, расстилался необъятный поливной газон. Въезд внутрь колоссального двора разрешался только машинам дирекции, поэтому машины сотрудников и посетителей создавали невероятный хаос в окружающих переулках.

Вечером, в начале матча, крики над городом превосходили всякое воображение. К сожалению, матч был проигран. "Сонгай - бедная страна, - объясняли Андрею знакомые - Наших лучших футболистов перекупают. У нас нет условий для тренировки". Это все, конечно, было правдой, но все равно массовость народного футбола потрясала. Каждая деревня, каждый городской квартал имели команду, и не одну. Все дети и масса взрослых играли постоянно, где попало и чем попало, не жалеясебя.

Возвращаясь с победой на участок, Андрей почему-то думал не о предстоящей работе, а о стране, по которой он ехал.
Для того, чтобы нация стала нацией, она, вероятно, должна иметь какую-то историю.Сонгай, как и большинство стран Черной Африки, в этом смысле нацией не был. Страна появилась в 1959 году на месте одной из французских колоний. Ее границы провели французские картографы без всякого учета расселения племен, исходя из удобств колониального управления и с учетом договоров с другими европейскими колониальными державами. Границы новых государств рассекали области расселения племен - например, главный народ Сонгая, мандинго, оказался разделенным между четырьмя соседними странами, а внутрь границ Сонгая попало множество других племен, в том числе сахарские туареги, непрерывно восстающие, как и вдругих странах, с целью объединения и создания Великой Сахары. Несколько лет назад сонгайская армия даже бомбила с самолетов мятежную туарегскую конницу. Вся эта смесь племен нацией никогда не была. Даже каждое отдельное племя объединялось лишь языком и брачными контактами и тоже не имело единой истории. Государства в Африке возникали на короткое время и путем случайных флуктуаций. Одна деревня случайно подчиняла другую деревню, две деревни легко подчиняли третью, а дальше камень завоеваний катился с горы сам. Размеры империй ограничивались технологией управления в условиях отсутствия письменности и средств связи, поскольку правитель должен был регулярно лично объезжать страну и общаться со своими подданными. Когда через Сахару пришел ислам и принес с собой письменность и счет, появилась возможность появляться крупным империям. Все они возникали, если появлялись талантливые полководцы и администраторы, и все распадались через несколько поколений, поскольку сыновья не всегда наследовали таланты отцов.

Что создает нацию? Общая история, великие битвы, могучие герои, славные подвиги, поэмы и мифы, святыни и памятники. Сегодня место кровавых сражений заняли футбольные матчи с тем же результатом, но без жертв и разрушений, а на место сказителей легенд пришли эстрадные певцы. Создаются ли новые нации с помощью футбольных матчей, рок-концертов и конкурсов красоты?
Дома Андрей постарался почитать кое-что по истории здешних мест. Все большие империи подсахарской Африки, в том числе и древняя Сонгайская империя, имя которой было использовано для названия нынешней страны, непременно захватывали этот кусок саванны, потому что здесь было золото, а золото становилось фундаментом имперского могущества. Правители империй нуждались во многих арабских и европейских товарах, а в обмен они могли предоставить только три предмета, выдерживающих транспортировку через Сахару: золото, слоновую кость и рабов. Так что дух великой истории витал над этой землей. Но только дух, материальных следов не было никаких. Ни храмов, ни крепостей, ни дворцов, ни росписных чаш, ни рукописей. Сами сведения о некогда цветущих здесь государствах сохранились только в арабских хрониках. А на здешней земле, как тысячу лет назад, стояли глиняные хижины, покрытые травой. Трава сгнивала, дожди размывали глину, человек лепил новую. Единственный исторический памятник, виденный Андреем, был такой же круглой глинобитной хижиной, чуть побольше, поаккуратнее и поразрисованнее, чем другие. Якобы она стоит, регулярно ремонтируемая и со сменяемой каждые семь лет травой на крыше с четырнадцатого века. И больше не было ничего, ни памяти, ни развития. Почему?

Горные работы на участке в этот раз начались тихо, спокойно и эффективно. У Андрея было достаточно времени на обдумывание, был прошлогодний опыт, да еще в России планы работ обсуждались коллективно, с большой для дела пользой. Здесь перед началом он собрал всех рабочих, имеющих отношение к полигону, изложил им планы, проиллюстрировав их доходчиво нарисованными картинками, и спросил их совета тоже. Обсуждение имело большой моральный эффект, поскольку рабочие были невероятно горды, что с ними советуются, и, что самое неожиданное, он действительно получил полезные советы. Среди них было введение должностей, как Андрей назвал про себя, народных горных мастеров. Дело в том, что бульдозерист из кабины не видит, что он перед собой толкает и что копает. Хороший бульдозерист оглядывается в кабине назад, но для африканца, целиком занятого своими рычагами, такое требование было бы чрезмерным. А иметь глаза для бульдозера необходимо, поскольку за пять минут можно запросто отправить в отвал сто грамм золота или наоборот оставить на промывку кубов десять пустой глины. Теперь перед каждым бульдозером ходил помощник и показывал ему, что делать. На поверхности золотоносного пласта, с которого уже убраны торфа было решено по старой артельской традиции класть зеленые ветки, показывающие, что здесь копать больше не надо. Народ охотно принял эту идею. В Африке зеленые ветки кладут на дорогу в качестве стоп-сигнала. Если вы видите цепочку зеленых веток, уходящих за поворот, значит, за поворотом стоит сломанный грузовик без огней.

Теперь эффективность работы каждого бульдозера сильно улучшилась, а дополнительная зарплата стоила исчезающе мало по сравнению хотя бы с экономией горючего. Жизнь самого Андрея тоже сильно улучшилась: не нужно было гоняться в пыли за бульдозерами и махать руками. Отныне он мог располагаться в тени на холме и давать только стратегические указания. Еще по настойчивому совету-просьбе трудящихся были вновь принесены в жертву подземным богам чуть не с десяток баранов. Были приглашены все старейшины, семьи рабочих - словом, вся деревня. Андрей пригнал целый фургон с напитками, безалкогольными, естественно, но народ от непривычной сытной еды все равно опъянел и был совершенно счастлив. В конце праздника, выслушав от вождя деревни благодарность и пожелание успехов, Андрей обратился к народу с просьбой. Попросту говоря, он попросил народ не воровать золотоносные пески, которые, он знал, скоро будут лежать открытыми и доступными для хищений. Он получил торжественное заверение старейшин, которые тут же обратились к народу с запретом на расхищение. Народ ответил одобрительным гулом.

Через несколько дней здоровый кусок полигона весь зазеленел, вскрыша была сделана чисто, даже без скидок на неопытность бульдозеристов. Пока Андрей возился с накоплением воды, а Николай монтировал прибор, на участок повалили посетители. Если в прошлый раз зрители выражали скорее сочувствие, глядя на результаты работ: "Как жаль, что столько усилий потрачено зря", то в этом году выражение лиц было скорее восторженно-завистливым. Для них, прекрасно знающих стоимость каждой корзины грунта, который надо вырубать из стены в грязном подземелье, лежа в глинистой жиже, потом тащить не четвереньках к выходу, поднимать на веревке, открывались просторы вскрытых песков, открыто лежавших вправо, влево, вперед и назад на сотни метров. Это было все равно,как видеть поле, равномерно покрытое пачками денег. Вот когда Андрей порадовался, что вовремя взял с народа обещание. Что бы он сейчас делал, если бы население хлынуло на полигон с калебасами? Пулеметов и колючей проволоки у него не было, а полиция здесь бы не помогла. К счастью, крестьяне и старатели были народом честным, привыкшим зарабатывать деньги только трудом. Андрей на всякийслучай принял доступные ему меры. Еще давно они с Николаем перетащили свое жилье вместе с мастерскими прямо на край полигона, оставив в старом поселке только запертые контейнеры и домики. Теперь они с Николаем по очереди не спали по ночам, прогуливаясь иногда по полигону (все равно промывка велась круглосуточно, и кто-то должен был всегда быть на месте), который был подсвечен парой прожекторов.

Среди посетителей был и Муса Бубакар, прибывший опять на своем джипе со слугами и напитками. Он осторожно ходил по развороченной земле, с непроницаемо-хмурым лицом, внимательно все рассматривая и с усилием улыбаясь. "У меня там внизу тоже так?" - спросил он. Андрей, прекрасно помнивший результаты разведки, сказал, не покривив душой: "В общем, да. Даже лучше. Когда закончим здесь, можно передвинуть машины к вам и работать вместе. Как-нибудь можем обсудить условия". Вместо того, чтобы обрадоваться, магнат еще больше нахмурился, принужденно-вежливо попрощался и отбыл.
Промывка на этот раз не обманула ожиданий. Первый день Андрей лично простоял за штурвалом монитора, обучая промывальщиков тонкостям работы. На первую съемку они с Николаем пошли вместе, и было ради чего. Одних мелких самородков они руками собрали с ковриков больше, чем любая полная съемка год назад, а потом был еще золотой песок и пыль. Расчеты, на которые так много было поставлено, наконец, оправдались.

Деньги для предприятия - это как влага для полей. Когда их не хватает, все начинает желтеть и сохнуть. Где-то не сменили фильтр и начался износ мотора, где-то оставили старый трос, который может лопнуть, кому-то не выплатили премию, и человек затаил обиду. Когда дождь проливается на иссохшую землю, она сначала жадно пьет, потом зеленеет и расцветает. У Николая обнаружился огромный список необходимых потребностей - разных смазок, прокладок, жидкостей, мелких деталей. Каждый день всплывали всякие дополнительные расходы, старые долги, отложенные обещания. Но теперь денег было столько, что все эти расходы можно было не замечать. Основная часть ежедневной добычи теперь накапливалась в сейфе. Полигон работал день и ночь, Андрей с Николаем спали часов по шесть, но усталости не чувствовали, а рабочие ходили с гордым и довольным видом. Как водится, прибыли с неотложными просьбами представители всех местных властей, всем пришлось что-то подкинуть. Повысили зарплату тем из рабочих, кто это заслуживал, поощрили номинального хозяина предприятия, тот был счастлив, как ребенок.

Пришлось принять некоторые меры по сохранности привалившего богатства. В комнате Андрея они соорудили сейф из самого толстого металла, который был на участке, внутрь еще положили свинца от старых аккумуляторов, так что вынести его было невозможно, а вскрыть можно было только газом. Газовый резак, на всякий случай, хранился теперь в том же сейфе. Когда в нем набиралась литровая банка золотого песка - примерно двадцать килограммов, что происходило теперь почти каждую неделю, Андрей брал в городке в наем пару полицейских и отправлялся с ними в Кайен. Теперь процедура продажи еще упростилась. После осмотра и взвешивания золота они с покупателем шли в банк, узнавали текущие мировые цены, и покупатель выписывал чек. Получив сколько надо на нужды участка, Андрей переводил остальное на счет, который был ему указан, и дальше была не его забота. Первый раз для налаживания процедуры приезжал человек из России, а дальше все происходило автоматически. В Москве были вполне довольны, что и его самого очень радовало.

СООТЕЧЕСТВЕННИКИ И МАРАБУ

В один прекрасный день в их маленький лагерь на краю полигона въехал, приветственно гудя, новенький пикап "Тойота", из которого вылез улыбающийся Леонтий. За ним шофер нес на голове ящик пива. Леонтий был весь как ковбой с рекламы "Мальборо": джинсовый костюм с широким поясом, ковбойские сапоги с узорами, шляпа и платок на шее. "Стив подарил, мой канадский друг, - пояснил он с удовольствием. - Ну что, пошли кутить?"
За пивом обменивались новостями. Выяснилось, что англичане, на которых теперь Леонтий работал, получили-таки концессию, причем совсем недалеко отсюда. Под началом Леонтия было несколько сонгайских техников и рабочих, занимавшихся как бы разведкой. К серьезным работам англичане и не стремились, они хотели собрать в кучу архивные данные, слегка приукрасить их своими якобы результатами и выпустить, наконец, вожделенные акции. Самого Леонтия, как поэта и романтика, такая перспектива вполне устраивала.

Среди прочего, Леонтий рассказал о судьбе геологов - борцов за свою зарплату. Адвокаты противоборствующих сторон, наконец, решили закончить дело. Очевидно, что проигравшей признали платежеспособную сторону. К несчастью для истцов, за время процесса прошла разовая девальвация местного франка ровно вдвое, и в законе о девальвации было специально указано, что все внутренние долги, зарплаты, цены и прочее остается на том же уровне, меняется только валютный курс. Поэтому геологи получили ровно столько, сколько Теймураз предлагал им с самого начала. Впрочем, не получили. Деньги, после еще долгой процедуры, получили судебные исполнители и первым делом оплатили счета служителей закона. Истцам, из соображенй человеколюбия, отдали деньги, достаточные на самый дешевый билет в один конец, через Египет и Турцию. Совершенно павшие духом, постаревшие на много лет, бывшие борцы за свои права , наконец, улетели.

Потом Андрей проводил Леонтия до машины, и они посмотрели на выбитое по дороге заднее стекло новенького пикапа. Рабочие в Сонгвиле загрузили кузов как попало, и в долгом перегоне проселочными тропами груз повело вперед и выдавило стекло.
- Могли и без голов остаться, часто - заметил Андрей без сочувствия. Он хорошо знал эту черту африканских рабочих. Они не учились в школе и ничего не знали о массе, инерции, равновесии и прочих законах Ньютона. Масса автомобилей переворачивалась от неправильной загрузки. Однажды, в начале своей африканской карьеры, Андрей видел, как во дворе гостиницы люди тщательно привязывали новенький мотоцикл высоко на крыше автофургона. Фургон стоял лицом к воротам, и было отчетливо видно, что мотоцикл закреплен прямо на уровне арки ворот. Андрей не вмешивался, полагая, что со двора есть другой выход. Потом шофер сел за руль, дал газ и с размаху врезал мотоциклом по арке. Оттого Андрей с Николаем всегда с начала до конца сами руководили любой погрузкой и упаковкой грузов.

Леонтий уехал, пообещав бывать часто, а на следующий вечер на участок прибыл другой посетитель. В коротких тропических сумерках к дому подъехал мотоцикл, и с него слез белый парень в пропыленном джинсовом костюме, кепке-бейсболке и высоких американских ботинках со шнуровкой. Под курткой топорщилось что-то вроде обреза охотничьего ружья. На багажнике мотоцикла возвышалась сумка, примотанная длинной резиновой лентой, вырезанной из старой камеры. Такие ленты часто широко применяют в Африке - например, приматывают к голове карманный фонарик, создавая подобие шахтерской лампы.
- Я слышал, здесь наши работают, - обратился незнакомец на чистом русском языке, - решил заехать в гости.

Андрей завел посетителя к себе, но прежде, чем предлагать гостеприимство, вежливо попросил документы. Так, Дмитрий Рыбкин, тридцать два года, потрепанный советский загранпаспорт, близкий к окончанию, но еще действительый, несколько годовых виз Верхней Гвинеи, короткие визиты в соседние страны, свежий штамп, показывающий пересечение сонгайской границы сегодня утром. Все было в порядке. За ужином выяснилось, что они окончили один и тот же факультет, хотя и в разные годы, и имели кое-каких общих знакомых среди старателей и геологов. Потом Андрей услышал историю приключений гостя, в том виде, в каком тот счел нужным ее рассказать.

Впервые Дмитрий попал в Верхнюю Гвинею в составе небольшой геологической партии, направленной каким-то новым русским на поиски золота. Работа быстро закончилась по стандартной для новорусских экспедиций причине - кончились деньги. Дмитрий, по природе общительный и способный к языкам, успел познакомиться с местными жителями. Несколько раз ему предлагали купить золото и алмазы, и он сумел оценить разницу в цене здесь, в глубине страны, и в Бельпорте, ее столице. Разница была такова, что было вполне выгодно заняться скупкой в провинции и продажей в столице. Дмитрий был за границей вообще впервые, и страна ему страшно понравилась. В отличие от унылого полупустынного Сонгая, Верхняя Гвинея - страна приморская, с пышной зеленью, яркими цветами и экзотическими фруктами, с дешевыми омарами в ресторанчиках, с практически обнаженными красавицами на пляжах под пальмами. Поскольку в приморской части страны живут не мусульмане, а страна еще более нищая, чем Сонгай, то красавицы были не просто доступны, а сверхдоступны. Ему страстно захотелось вернуться сюда еще. Его проект по скупке-продаже золота заинтересовал одного богатого чеченца (дело было еще до первой чеченской войны).

- У него, - рассказывал Дмитрий - в Москве дом на проспекте, возле Садового кольца, какой-то исторический особняк. Снаружи не заметно, даже не отремонтирован и не покрашен, а внутри все в резьбе, в золоте, мебель как в декорациях к "Бахчисарайскому фонтану" и на стенах изречения из корана. А ведет себя, ну как полный хозяин. И города, и страны.
Чеченец был в костюме от Кардена и в папахе. Из кармана пиджака он вынул двадцать тысяч долларов и сказал: "Золото будешь продавать там. Алмазы, если будут хорошие, привози мне". На том они и расстались. Поначалу все пошло более или менее нормально. Дмитрий купил мотоцикл и отправился в знакомые места на север страны. Будучи геологом, он умел отличать золото и алмазы и мог распознать подделку. Он успел купить граммов сто золота, как в его деятельности произошло неплановое событие.
- Они ко мне пришли вечером, уже темно. Света нет, только фонарик. Двое. Спешат, оглядываются, волнуются, как будто за ними погоня. Говорят: срочно продаем шесть килограмм золота. И мешок на стол. Один засунул в мешок ложечку, пошуровал - вынимает золото. Засунул еще ложечку, опять вынимает золото. Спрашиваю - сколько. Говорят - двадцать тысяч долларов. А в Бельпорте это будет сорок пять тысяч. Я только и думаю, что за раз удваиваю свой капитал. Они говорят - только быстро. Взвесили - да, шесть килограмм, даже чуть больше. Я отдал все деньги, сколько было. Думаю: утром надо уезжать. Наутро сел посмотреть покупку, смотрю, в большой мешок, в горловину, вшит совсем маленький мешочек, ложечки на три-четыре песка. В маленьком - золото, а остальное вокруг - свинец и какая-то желтая дрянь. Все, что было, потерял.

Теперь Андрей по-новому взглянул на поведение своих постоянных покупателей, которым он обычно привозил золото в железном ящичке. Торговец неизменно включал яркий свет, опрокидывал ящичек в таз, а потом долго внимательно рассматривал, слегка ворошил руками, брал в руки отдельные самородки, тщательно стряхивая с пальцев обратно в таз прилипшие крупинки, и только потом начиналась процедура взвешивания.

У Дмитрия оставались только эти несколько ложечек золота, плюс то, что он купил раньше, плюс мотоцикл. Этого хватило бы на билет до России, но он ясно понимал, что профинансировавший его чеченец без малейших колебаний пристрелит его или продаст куда-нибудь в рабство. Он остался в стране и продолжил свою деятельность, но теперь в масштабе, во много раз меньшем, жестоко страдая от безденежья и просто от тяжелых условий быта. Мало-помалу он вновь раскрутился и стал снова что-то иметь, как случилась новая беда. Он тяжело заболел какой-то очень сильной формой малярии (Андрей знал, что в более влажном климате Верхней Гвинеи малярия гораздо опаснее, чем в Сонгае) и очнулся в госпитале в католической миссии. Пожилая французская монахиня выходила Дмитрия, но в больницу его доставили без ничего - ни денег, ни золота, только паспорт. Спасибо, мотоцикл оставили. Миссионеры дали ему денег на бензин, и он вернулся в Бельпорт, где у него было, как он выразился, вроде как жена, и она ему помогла.
Андрей не стал спрашивать национальность жены. Он уже знал, что если бы это была белая, это было бы прямо упомянуто - "у меня жена - француженка" или "подруга -американка". Раз национальность не упомянута - значит, местная.
Неистребимый Дмитрий сумел вновь восстановить бизнес. Теперь, кроме таблеток, он возил с собой шприцы и ампулы, чтобы в случае малярии делать уколы самому себе. О России и о чеченце он почти забыл, находясь целиком в реалиях здешней жизни. О своей русской жене и детях тоже:
- У моей подруги вроде как ресторан, теперь я ей помогаю его обустраивать. Если получится хорошо, к нам белые ходить будут. А я пока продолжу гонять по джунглям.

Потом Дмитрий начал излагать свои деловые предложения. Для начала он справился о цене, по которой Андрей продает золото, и предложил чуть больше, но с тем, что он будет увозить золото в Бельпорт, а деньги привозить в следующий раз. Андрей вежливо отказался, несмотря на предложение еще увеличить цену. Затем Дмитрий достал из кармана бумажник, из бумажника маленький пакетик, и развернул его. В пакетике был восьмигранный кристалл размером с крупную горошину.
- Вот алмаз. Десять каратов. Тебе отдам за пять тысяч долларов. В Амстердаме тебе за него дадут тридцать.
В начале деятельности Андрея на участке, еще в прошлый раз, к нему являлось довольно много продавцов алмазов. Свой товар они неизменно держали в пузырьках с водой (считается, что алмазы в воде невидимы), откуда торжественно извлекали. Иногда это были двойные пирамидки кварца, действительно похожие на алмазы, если не считать, что у пирамидок алмаза четыре грани, а у кварца шесть. Такие случаи Андрей воспринимал как уважительное к себе отношение. Иногда нагло приносили стекло, вынутое из какого-то копеечного украшения, или просто квадратный осколок ветрового стекла автомобиля, изготовленного до изобретения триплекса. Тогда Андрей сердился. Он вынимал нож и беспощадно царапал стекло со всех сторон, прежде, чем возвратить его владельцу. У Дмитрия, возможно, действительно был алмаз, но сколько он стоит, сказать было крайне затруднительно. У золота есть одно бесспорное преимущество: оно не имеет качества. Все золото одинаковое, и цена на него одна во всем мире. С алмазом, как известно, не так. Карат крупного алмаза стоит много больше, чем карат мелкого, а карат очень крупного стоит еще в астрономическое число раз больше. Еще цена зависит от цвета, прозрачности, трещиноватости, мутности и еще кучи вещей, известных только специалистам. Что Андрею дадут в Амстердаме -тридцать тысяч долларов, десять долларов или вызовут полицию - было совершенно неизвестно. Поэтому это предложение тоже пришлось отклонить.

- Ну ладно, - легко согласился Дмитрий. - Это все так, для затравки.Давай поговорим о серьезном деле. Надо отмыть деньги, для начала несколько миллионов французских франков, а потом еще больше.
Он вынул из сумки конверт, в котором оказалась пачка листков плотной непроницаемо-черной бумаги, вроде той, в какую раньше паковали фотопленку. Из бумажника он вынул купюру в сто французских франков (примерно пятнадцать долларов) и положил рядом с черным листком. Бумажки были одной формы и размера.
- Полгода назад повстанцы из Армии Освобождения Народа временно захватили город Свободный. В том числе и государственный банк Республики Слоновых Гор, где хранились запасы валюты. Но последний момент охрана банка пустила газ. Французские франки имеют специальную защиту. Если им угрожает опасность захвата грабителями, особый газ превращает их вот в такие черные бумажки. И я знаю людей, которые вынесли из банка таких бумажек на миллионы долларов, и сохраняют их.
- Зачем сохраняют?
- Есть специальная жидкость, которая может превратить их обратно в деньги. Очень секретная, доступная только сотрудникам Центрального банка Франции. Я знаю в Бельпорте одного фрванцуза, который имеет доступ к этой жидкости. Он мне даже показывал. Положит такую черную бумажку в плоскую кассету, вроде как от фотопластинки, капнет туда этой жидкостью, и вытаскивает сто франков. За шесть тысяч долларов он может продать мне жидкости на миллион франков, если в стофранковых купюрах. Если тут купюры по двести и по пятьсот франков, будет еще больше.
- Так, значит, выглядит отмывание денег по-африкански, -подумал Андрей и спросил:
- А почему бы твоему французу самому не отмыть весь миллион?
- Он мне оъяснил. Он боится иметь дело с черными. Он согласен только со мной. А те, у которых бумажки, не знают, что с ними делать, и боятся, что скоро введут евро, и все франки пропадут. А я знаю обе стороны.
- А сколько стоят бумажки?
- От полученных франков я должен им десять процентов. Потом, после отмывки. Они хотели сразу, но я не согласился.

Андрей не спросил, почему в банке англоязычной страны лежали франки, а не фунты или доллары. Он спросил:
- А почему здесь нет ленты?
Французские франки, лежащие на столе, были прошиты блестящей металлической лентой, которой не было на черных бумажках. Видно было, что Дмитрий и сам озадачен, он переводил взгляд с денег на бумажки и обратно. Потом он нашелся:
- Там, в банке франки старого образца, без ленты. Но они действительны и сейчас. Давай. Ты платишь шесть тысяч, я все организую. Доход пополам.
- У меня, - честно сказал Андрей - такие штуки не получаются. Если я за это дело возьмусь, оно точно провалится.
Это было правдой. В начале девяностых, когда его старательские деньги еще что-то значили, но кругом уже делались состояния из воздуха, его знакомые просили профинансировать разные идеи, сулящие баснословный выигрыш. Он несколько раз соглашался, но, как правило, все проваливалось. Только потом он понял, что деньги в эти годы делались не из воздуха, а из власти или, в крайнем случае, из криминала.

На этот раз Дмитрий был искренне огорчен отказом. Он даже спросил, не знает ли Андрей поблизости других русских, но Андрей не сдал ему Леонтия. Тот, романтическая натура, мог бы и клюнуть. Они еще поболтали о разном, делясь опытом африканской жизни.
- Кстати, - вспомнил Дмитрий - я в Бельпорте встречал мужика, который тут у вас все начинал и разведывал.
- Кто же это - заинтересовался Андрей.
Дмитрий вынул из бумажника визитку, на которой было написано: Даймонд Стар. Международная компания по разведке золота и алмазов. Виктор Викторович имярек, генеральный директор. Бермудские Острова, Нассау, Набережная королевы Виктории, почтовый ящик номер… Телефона или адреса не было
- Да, - произнес Андрей, отдавая визитку. Больше сказать было нечего.

Наутро, позавтракав, Дмитрий сел на свой мотоцикл, и тот с рокотом увез его навстречу новым приключениям. Проводив его взглядом, Андрей обнаружил вернувшегося с ночной смены Николая, который стоял, задумчиво уставившись взглядом под навес своего вагончика.
- Куда ты так смотришь? Там же ничего нет.
- В том -то и дело, что нет, - рассудительно ответил Николай, - вчера тут насос был.

Речь шла о мотопомпе "Хонда", оставшейся со времен разведки, когда ей выкачивали воду из шурфов, а теперь она использовалась для мелких хозяйственных надобностей. В Сонгае такие насосы очень ценились. С их помощью поливали сады и огороды в сухой сезон, осушали ямы во время добычи золота. Любое крестьянское хозяйство с таким насосом стало бы богатым и процветающим. Почему его украли, было совершенно ясно. Вещь дорогая, примерно полугодовой заработок рабочего, легко продаваемая и всегда нужная. Вообще-то Андрей с Николаем не должны были бросать его на ночь незапертым, но привычка жить без воровства их разбаловала.

По русской привычке, Андрей решил, что, если с воза что упало, то пропало, концов не найти, о пропаже надо забыть, тем более, что имелся электрический насос, который мог делать ту же работу. Однако из соображений общественного порядка - воровство есть случай чрезвычайный и его нельзя не замечать - он обратился к своим рабочим, которые как раз шли на дневную смену.

Рабочие отнеслись к происшествию на удивление серьезно. Сначала все толпой повалили смотреть навес. Смотрели долго и внимательно, затем по очереди один за другим подтвердили, что вечером насос был здесь, а утром его нет, следовательно, его украли. Потом весь день они шушукались между собой, в обеденный перерыв собрались толпой, и после работы снова не расходились. Наконец, делегация из нескольких наиболее авторитетных рабочих направилась к Андрею. Бригадир смены держал речь. Он сказал, что происшедшее преступление бросает тень на всех них, на рабочих, поскольку про них могут подумать, что это они украли, и они сами могут думать так друг на друга, что для них чрезвычайно скорбительно. Это также бросает тень на всю их деревню, поскольку все теперь будут знать, что в их деревне есть вор, и это непоправимо нарушает моральный климат в деревне. Это также бросает тень на весь сонгайский народ, поскольку он, Андрей, теперь может подумать, что среди сонгайцев есть воры. Остальные одобрительно кивали, а потом в разных вариантах повторили его слова. В переводе на русский все это звучало высокопарно и несколько нелепо, но дело в том, что постгулаговский и постсоветский русский язык вообще сильно снижен и неудобен для разговоров на моральные темы.. Слово "честь", как писал поэт, вообще забыто, а другие слова, выражающие морально-нравственные категории, в бытовой речи мало употребляются, и используются, в основном, профессиональными жуликами для убалтывания лохов. На сонгайском языке, однако, все это звучало вполне естественно.

Бригадир закончил тем, что происшествие очень серьезно, и надо принять самые решительные меры к выявлению похитителя и возвращению похищенного. Это необходимо сделать, потому что (см. сначала). Если даже Андрей этих решительных мер не примет, то они, рабочие, предпримут их сами, потому что (см. сначала). Андрей с любопытством спросил, какие серьезные и решительные меры рабочие имеют в виду, и получил ответ, что они имеют в виду марабутаж. Следует пригласить сильных марабу, которые и выявят преступников, и они, рабочие, настаивают, что это надо сделать, потому что (…). Андрей решил согласиться.

Сильные марабу жили в одной из деревень на той стороне реки. За ними послали гонца на лодке, и к вечеру следующего дня они прибыли вдвоем, один пожилой и один молодой. Они выглядели точь в точь, как американские индейцы из вестернов: замшевые самодельные куртки из шкур антилопы, обшитые повсюду бахромой из тонко нарезанных замшевых же ленточек, и такие же штаны. Они носили замшевые самодельные мокасины, это были первые сельские сонгайцы на памяти Андрея, обутые не в тапочки на веревочках. На головах возвышались кожаные шляпы, формой напоминающие ту, что носит Робинзон Крузо на иллюстрациях к старым книгам, у молодого шляпа была с пером. За плечами у обоих висели ружья, настоящие музейные экспонаты доколониальной и допромышленной эпохи, оба ружья заряжались с дула, у одного дуло на конце расширялось наподобие воронки, как у аркебуз времен Луи Тринадцатого. Одно имело огромный витиевато выкованный курок, второе, кажется, и не имело курка и стреляло от фитиля. Оба колдуна были перепоясаны ремнями, увешаны кожаными сумками, мешочками, пороховницами или табакерками, ножами, замысловатыми амулетами, браслетами, бусами. Словом, выглядели они впечатляюще.

Марабутаж остался в Африке как часть языческого прошлого, не искорененная исламом или христианством. Все известные Андрею сонгайцы в марабутаж свято верили, независимо от уровня образования, включая атеистически воспитанных выпускников советских университетов. В деревнях профессия марабу обычно совмещалась с профессией охотника, как воспоминание о временах первобытной магии, когда все мужчины были охотниками и ежедневно имели дело с духами и ритуалами. В центре Сонгвиля, между Парламентом и главной мечетью, находился рынок марабутажных товаров, нечто среднее между выставкой охотничьих трофеев и ожившим фильмом ужасов. Там висели и лежали шкуры шакалов, гиен, диких кошек, леопардов, даже львов - всех тех, кого, если верить речам политиков и журналу "Нейшэнел джеографик", строго охраняют и берегут - невыделанные, грязные, засохшие, с вылезающей клочьями шерстью. Грудами лежали рога и черепа с рогами, клыки и черепа с клыками, вернее, не черепа, а отвратительные сгнившие головы. Хорошо смотрелся на прилавке ряд отрубленных обезьяних голов, в полусгнившем состоянии неотличимых от человеческих, и такой же ряд отрубленных полусгнивших рук. А еще были дохлые ежи, сушеные ящерицы, крокодилы, клубки засохших змей и рулоны змеиных шкур, грязные и вонючие хвосты, копыта, кости, засохшие внутренности. Ава как- то рассказала ему, случайно, без намерения удивить, что для особо сложных случаев марабутажа требуются части человеческого тела, но они не лежат свободно на прилавках, а заказываются индивидуально, для чего существует специальная профессия ночных раскапывателей могил на кладбищах. В самых выдающихся случаях, когда требовалась человеческая кровь и свежие органы, по ночам происходили убийства, обычно бездомных бродяг или придорожных проституток.

В России Андрею попадались адепты славянского язычества, представляющие себе дохристианские культы чем-то вроде костюмированного спортивного праздника. Может, язычество у славян и было таким веселым, спортивным и гигиеничным, но от африканского язычества веяло диким первобытным ужасом.

Как-то в деревне в знак большого доверия Андрею показали старую хижину, где хранились не используемые ныне обрядовые предметы: барабаны, копья, щиты, маски. Это были не те полированные, изящные, в меру благообразные маски, которые делают для туристов на Рынке африканского искусства в Сонгвиле. Они были невыразимо страшные, зубастые, рогастые, из потрескавшегося черного дерева. Глядя на них, против воли представлялись мрачные ночные церемонии: ряд темных хижин с остроконечными крышами, костры и факелы, цепочка танцующих фигур в страшных масках, свирепое пение под удары тамтама, ритуальное убийство и пожирание врага, израненная жертва, привязанная высоко на дереве умирать. Когда ислам, не слишком либеральное по европейским меркам учение, пришел сюда, он был здесь воспринят как торжество гуманизма, культуры, справедливости и защиты прав человека. Европейские путешественники и миссионеры, достигшие языческой Африки, составили о ней самое мрачное впечатление. Они не говорили тогда о культурном многообразии, плюрализме, вкладе в цивилизацию, равенстве разных исторических путей. Они не были политкорректны. Они видели "кровавый хаос, грязь, голод, нищету, убожество, безжалостную жестокость, страх, короткую жизнь, полную болезней и опасностей".

Прибывшие марабу были представлены Андрею. Разговор начался, само собой, с оплаты. Марабу назвали цену своих услуг. Андрей резонно заметил, что за такие деньги он может гарантированно приобрести новый насос и не зависеть от неопределенностей колдовского расследования. Марабу признали справедливость аргумента и сбавили. Но и после окончания дискуссии остался непереходимый разрыв между цифрами, на которые стороны были согласны. Тут вмешались рабочие, помнящие о добром имени деревни и чувствующие, что сделка ускользает. Они обязались скинуться и доплатить разницу. Колдуны могли начинать. Андрею и самому было любопытно, как это произойдет. Для начала марабу повели себя не как полномочные представители потустороннего мира, а как нормальные следователи-оперативники. Они собрали рабочих в кружок и стали с ними свободно беседовать, задавая между делом вопросы типа: "Были ли кражи раньше в деревне? А кого подозревали? А кто-нибудь хотел купить насос? А кого ночью видели сторожа?" Потом они отобрали нескольких наиболее плодотворных собеседников и продолжили разговор в более узком кругу. Еще они послали мальчика на велосипеде в Кундугу привезти несколько бутылок сонгайского вина, жуткой дряни, производимой неизвестно где и неизвестно кем, по вкусу гораздо хуже любой советской бормотухи. У Андрея, который как то раз его попробовал, симптомы похмелья начались много раньше, чем симптомы опьянения. Колдуны делали вид, что вино имеет ритуальный смысл, хотя, возможно, это был просто способ развязать языки у людей, ни разу в жизни не пробовавших алкоголя. Уже поздно вечером марабу удалились колдовать в отведенную для них хижину, и ночью (деревня не спала в ожидании) объявили, что имя преступника им известно и что если он сам им не сдастся, они накажут его болезнью, а на его поля, сады, дом и семью пошлют различные неприятности.

Следующий день прошел в напряженном ожидании, однако, никто не пришел сдаваться. Тогда марабу усилили санкции. Вечером они принесли в жертву петуха и зарыли его на обочине дороги. Они объявил, что теперь они приговорили преступника к смерти, а его семью к различным тяжелым болезням. Рабочие натурально тряслись от страха. Они говорили: "Теперь все узнаем. Кто скоро умрет, тот и вор". Вор не стал дожидаться такого конца, и наутро насос обнаружился на дороге, ведущей из лагеря в деревню. Рабочие ликовали. Марабу с достоинством приняли награду и объявили, что снимают наиболее тяжелые санкции. Каждый мог решать сам для себя, что он видел: психологическую двухходовку или торжество мощи потусторонних сил?

НАЦИОНАЛЬНЫЕ ХАРАКТЕРЫ

Этот случай и разные другие и вообще дружная успешная работа сблизили Андрея с рабочими и с остальным местным населением. Языковый барьер он преодолел еще во времена Авы, и теперь постепенно стал свободно разговаривать. Сейчас он стал лучше понимать африканцев, и на их фоне - русских тоже. В традициях классической русской литературы он тоже мог сравнивать русский национальный характер - только не с немецким, а с африканским.

Он смог оценить теперь, какую роль играет школа, начальная и средняя, и какое значение имеет в России ее гарант стабильности - учительский корпус, консервативный, ограниченный, недостаточно современный, низкооплачиваемый, бедный, но честный и непьющий. Умение читать, писать и считать до десяти, которое он воспринимал как существующее само собой, оказывается, само собой не приходило, и здесь масса людей этого не умела. Его уже не удивляло, когда торговец на рынке вынимал калькулятор, чтобы сложить сто и сто франков. Он больше не давал задание землекопу: "Сделайте эту площадку ровной и горизонтальной", потому что таких понятий в головах землекопов не было. Он говорил: "Берите землю отсюда и бросайте туда", а потом говорил, что хватит. Он не говорил сонгайскому механику сделать так, потом так, а потом еще так, поскольку оперативной памяти в мозгах механика хватало только на одну операцию. Он говорил: сделай так, потом позови меня.

Еще африканцы, возможно, из-за скудного кукурузно-рисового питания быстро теряли внимание и часто засыпали на работе, если она не была чисто физической. На пустынной прямой дороге часто можно было видеть машины, свалившиеся в овраг или врезавшиеся в дерево, эти происшествия нельзя было объяснить иначе, чем заснувшим водителем.

Сонгаец, принимаемй на работу, по его собственным словам, всегда все знал и умел, даже если не знал и не умел ничего. Выслушав задание, он всегда говорил, что все понял, но это ничего не значило. Следовало остаться и посмотреть, как он начнет выполнять. Правда, у старых работников это проходило. Они уже не боялись признаваться, что не поняли. Зато, если задание было правильно понято, можно было быть уверенным в его исполнении. Если, скажем, приказать рабочему каждый день смазывать подшипник, то можно было прийти через три года и обнаружить его свежесмазанным. Здесь никто не говорил, получив задание, что оно дурацкое, и пусть дураки его выполняют, что начальник идиот, поэтому слушать его не будем, что пусть работает трактор, думает лошадь, а работа не волк. Эти люди не прошли через Гулаг и не знали алкоголизма в четырех поколениях. Они были воспитаны в простых моральных правилах ислама, которые, хоть и ниже Нагорной проповеди, но уж точно выше лагерных "понятий". Здесь старатель копает шурф, добирается до золота, а потом идет домой отдыхать, положив сверху на яму прутик, показывающий "занято". Никто не тронет его золота, а, если такое случится, виновный будет навсегда исключен из жизни общины. Люди, когда-либо сидящие в тюрьме, встречались здесь исключительно редко, во всяком случае, Андрей таких не встречал никогда.

Зато, столкнувшись с новой проблемой, непредвиденными обстоятельствами, африканец немедленно теряется и зовет начальника. Для русского дело чести решить проблему собственными силами и прямо на месте. Обыкновенный непьющий русский мужик выполняет любую работу лучше, чем соответствующий сонгайский специалист. Он будет водить машину лучше местного шофера, крутить гайки лучше механика, забивать гвозди лучше плотника, тянуть провода лучше электрика и так далее. Однако, российское общество неплотно, в нем много пустот. Слишком много мужчин, убитых советской властью и алкоголизмом, существуют в виде пустых движущихся оболочек, поэтому русский этнос не может обеспечить обывательской стабильности, необходимой для индустриального общества. Как многократно отмечалось, несмотря на высокие способности русских поодиночке, в совокупности они дают невысокий социальный результат. Сонгайцы, каждый поодиночке, имели невысокий потолок, но зато все вместе могли обеспечить нормальный средний уровень каждый день.

Доиндустриальное общество не знает точного времени, и Андрею пришлось употребить немало репрессий, чтобы приучить рабочих приходить к началу смены, а не просто утром. Правда, так и не приучил быстро двигаться, поскольку медлительность необходима в чрезмерно жарком климате. В противоположность русскому "Не спи, замерзнешь" сонгайцы имели поговорку "Кто быстро ходит - недолго живет". Еще, усвоив какой-то способ работы, они его просто так не меняли, поскольку занятия, которые им были известны, вроде выращивания риса, ловли рыбы, строительства хижин и добычи золота, за тысячи лет были отточены до совершенства. Так же они относились к приемам работы на полигоне, которые Андрей вчера придумал, а завтра менял на новые. Идея прогресса, вполне усвоенная в России, в Африке была еще неизвестна. Однако, если их специально просили подумать, они могли предложить неплохие решения.

Вследствие долгого правления коммунистов, когда каждый начальник вынужден был вести себя по-идиотски, каждый русский обычно считает себя умнее других, в особенности умнее начальства. Мотивация к собственному командованию невелика (мое дело маленькое), но зато велика мотивация к неподчинению (я сам знаю, что делать). Поэтому в группе, выполняющей работу, обычно возникает стихийное равенство. Все обсуждают, как поднять бревно, и все его несут. Африканец иерархичен. Если работа поручена двоим,один стихийно станет старшим. Если троим - делать будут двое, а один только командовать. Шофер любого грузовика - уже начальник, у него в подчинении два-три "ученика", которые грузят машину, таскают домкрат, охраняют груз по ночам. То же происходит в любой лавке или мастерской, где сидит куча народу, а клиента обслуживают самые младшие. Возможно, это происходит от высокой рождаемости и наглядной многочисленности младших поколений. Возможно - от иерархичности традиционного патриархального общества, которое в России было разрушено революцией.

В российском поведении нет привычки торговаться. Если цена не подходит, от сделки отказываются. Андрей, когда ему, как белому, на рынке назначали десятикратную цену вместо двукратной, сердился, молча клал товар и уходил, не слушая крики продавца: "Назови свою цену! Давай поговорим!" Африканский покупатель в таких случаях улыбается и назначает цену втрое ниже настоящей. Сходным образом, не впадая в ярость, следовало обсуждать условия приема на работу, поскольку кандидат мог запрашивать многократно большую зарплату, чем ту, на которую был согласен. Еще бывало опасно хвалить или как-то поощрять рабочего, который немедленно после этого повышал уровень своих притязаний. Он просил оплаченный выходной навестить больного родственника, потом машину для этого, потом построить ему дом, потом провести туда электричество, потом подаритьему холодильник…Самоограничения в просьбах не существовало, правда, и отказ не вызывал обиды и не требовал никакой мотивировки. "Не дам - и все" - значит, не дам. Но просить трудящиеся все равно считали нужным: а вдруг дадут? В каждом обществе известно, о чем можно попросить, о чем не следует, и в разумной просьбе просто так не отказывают, но здесь имел место контакт разных культур с соответствующим взаимонепониманием, и отказывать было просто. В этом было не только затруднение, но и одно бесспорное преимущество: за Андреем было признано право действовать непонятно. Его знания и умения были настолько превосходящими, что любые его действия были, по определению, мудры и необходимы, даже если никто не понимал, зачем они. Где-то у Киплинга или у Джека Лондона он прочел в детстве фразу: "Непостижимая мудрость белого человека". Теперь он ее понял и оценил.

Деньги, которые рабочие получали на участке, очень неплохие, по здешним меркам, они в небольшом количестве тратили на семью, а в основном тратили на покупку коров. Коровы, похожие на буйволов, могучие животные с горбатыми спинами и здоровенными рогами, огромными стадами паслись в саванне. Корова для африканца - это как банковский счет с хорошими процентами. Она не требует ухода и расходов, кроме ничтожной платы пастуху, и каждый год приносит теленка, который за год вырастает во взрослую корову. В начале каждого сухого сезона в саванну являются оптовые покупатели, и каждый, кому нужны деньги, продает часть своего стада. Поэтому неисчислимые стада коров бродят по всей Африке, съедая и вытаптывая растения и вытесняя диких животных, не глядя на всякие охраняемые территории, национальные парки и прочие выдумки белых людей. Сами африканцы никакой ценности в дикой природе не видят, и если белые захотят сохранять свои заповедники и дальше, им придется все дороже платить за право охранять их от людей и коров.

И, в общем, это были такие же люди, как и он сам, поставленные фактом своего рождения на задворки этого мира, но, как и все, стремящиеся к счастью. Сами они не считали свою жизнь неудачной. Они были крестьяне, имели дом, землю, семью, положение в обществе, устойчивые традиции и отношения. Они зависели только от своего труда, хотя год мог быть удачным или неудачным, но участок земли и дождь с небес всегда давал им гарантии выживания. Они имели чувство собственного достоинства. Представители политических партий приезжали в деревню и домогались их голосов. Государственная власть и должностные лица нуждались в собираемых с них налогах. Они наглядно видели и осознавали себя как основу и опору страны. Они были граждане.

В ужасающ трущобах Сонгвиля, где жили поденные рабочие, мелкие уличные торговцы, чистильщики обуви, нищие, люди, работавшие даже не за доллары, а за центы в день, было точно такое же стремление к счастью, неудержимая энергия, стремление подняться, мечты и планы о лучшей жизни. В грязном, нищем, тесном человейнике у каждого была та же данная Богом бессмертная душа, в которую может уместиться Вселенная.

Его рабочие знали довольно много об окружающем мире и имели о нем вполне здравые суждения..Сонгай входил в Центральноафриканский Союз, и гражданин любой из примерно двадцати стран, входящих в союз, мог свободно передвигаться, жить и работать в любой стране. Многие из рабочих успели этим правом воспользоваться. Многие бывали еще в арабских странах, где широко используется дешевый труд африканцев. Например, про Ливию они говорили: "Да, страна богатая и зарплаты высокие, но свободы там нет. Все должны говорить, что любят Каддафи. А если я его не люблю, значит, надо говорить неправду?" Само собой, они очень интересовались Россией, чем ставили Андрея в затруднительное положение, поскольку ему в общем-то не о чем было рассказывать. В социальном плане нынешняя Россия мало чем отличалась от Сонгая. Многоэтажные дома, города и автомобили они знали, многие из них бывали в Дакаре, Аккре, Абиджане - городах вполне европейского облика. Наибольшее впечатление на слушателей производили рассказы о зиме, о снеге, о замерзших реках и морях. Некоторые из них видели в городах лед и морозильники и, зажмурив глаза, представляли себе невероятное зрелище морозильника размером со страну.

Труднее всего оказалось говорить о коммунистическом прошлом. И именно с простыми людьми. Сонгайские интеллигенты читали какие-то книги, для них понятия "социализм" или "государственный сектор экономики" имели смысл. К тому же многие из них учились в Советском Союзе и с восхищением вспоминали веселую и беззаботную жизнь советских студентов, шумные застолья, покладистых белых девушек. Строгих рамок, ограничивающих эту жизнь они не видели. С простым народом было гораздо сложнее. Для них выражения "материалистическая философия" или "общенародная собственность" были, ну, абсолютно недоступны (попробуйте еще их перевести на язык диких племен), и приходилось объяснять на вещах конкретных, а там было еще труднее. Хуже всего, что они воспринимали все всерьез и принимались рассуждать. Узнав, например, что государственную квартиру можно было ждать двадцать лет, а построить дом себе самому в стране, имеющей наибольшее в мире число квадратных километров на душу населения, было запрещено, они рассудительно вещали, что, видите ли, человек, имеющий дом, полезен для общества. Он заведет жену и детей, он платит налоги, он, как собственник заинтересован в порядке и не будет бунтовать (Андрей против воли вспомнил дикие бунты в палаточных городках советских новостроек). Для них самих проблемы дома не существовало. Если в семье становилось тесно, можно было намесить глины, нарубить бамбука и нарезать травы, и через неделю дом был готов без всяких расходов. Или, скажем, узнав, что Советская власть преследовала верующих, они глубокомысленно толковали, что верующий человек полезен государству, он не обманет, не украдет, будет честно работать, опять же,не взбунтуется, и объяснить, почему Советскую власть это все не интересовало, было решительно невозможно. Так же вдумчиво, например, они пытались понять, почему запрещалась частная торговля и тому подобное.

Рассказывая об этом, Андрей страшно смущался, как будто все это натворил он сам. Пожалуй, в этих разговорах он впервые понял, в каком безумном обществе он жил и как далеко советская власть ушла из человечества. И еще: почему Ленин считал именно крестьянина самым смертельным врагом коммунизма и почему для его победы именно крестьянство пришлось уничтожить, да так, что оно до сих пор не восстановилось. Банкиры и фабриканты, пожалуйста, вот они, а крестьянина нет как нет. После одного случая Андрей вообще зарекся разговаривать на эти темы. Его собеседники рассуждали, что в Сонгае надо обязательно быть религиозным, что ведет к лицемерию и показухе.. Неважно, мусульманином или христианином, но надо демонстрировать религиозное поведение, чтобы быть уважаемым в обществе человеком. Андрей решил блеснуть оригинальностью и сказал:
- А вот в Советском Союзе Были люди, у которых была профессия говорить, что Бога нет.

Это вызвало острое недоумение и целый допрос. Он, как мог, рассказал о профессорах научного атеизма, всячески подчеркивая, что это было в прошлом, и проклиная себя за то, что влез в эту тему.
- Подожди, - спросили его, наконец - так они за это получают деньги?
- Получали раньше, - подтвердил он.
- То есть, - уточнили снова слушатели, - они получали деньги только за то, что говорили: "Бога нет"?
- Ну да, - подтвердил он.

Опять повисло недоуменное молчание. Сонгайцы стали тихо рассуждать между собой, а потом снова обратились к нему:
- Ну, в конце концов, люди всякие бывают, даже очень плохие - за деньги и украсть могут, и убить, и сказать, что Бога нет. Вот чего мы не понимаем: кто же им за это платил?

Перемены, мало-помалу, проникали и в жизнь этих людей. В деревне построили школу. Называлась она, как гласила установленная возле строительства вывеска: "Совместный сонгайско-японский проект в области образования. Фундаментальная сельская школа" Все основное в этом проекте предоставлял Сонгай: учителей, учеников, программы, землю, здание, японцам отводилась скромная роль все это профинансировать. Неизвестно, как и сколько японцы платили, но до деревни деньги доходили с большими трудностями, и стройка постоянно испытывала мучительные остановки, хотя и была донельзя дешевой. Жители деревни, вполне понимали ценность образования и работали на стройке бесплатно. Молодой выпускник кайенского Учительского института, мэтр д,эколь (директор школы) постоянно просил помощи. Бывал он и у Андрея, прося что-то отвезти или что-то сделать в участковых мастерских, а то и просто денег на еду, поскольку его зарплата находилась там же, среди японских денег с их неисповедимыми путями. Андрей никогда не отказывал. И директор был ему симпатичен, и просил он, по правде говоря, ничтожно мало. В результате он получил торжественно написанное приглашение на открытие школы. Он поехал нехотя, ожидая нудного пыльного митинга, однако действительность оказалась гораздо веселее.

Уже на въезде в деревню собралась большая толпа, с песнями и плясками встречающая приглашенных. На улицах, сгущаясь вокруг школы, толпилась масса людей в ярких праздничных одеждах. Большая площадка была окружена лавками и креслами, с одной стороны возвышался травяной навес с креслами для почетных гостей, в том числе и для Андрея. Японцы на открытие не приехали, был только губернатор округа Кундугу, крупный мужчина, в широком, синем, как небо, бубу. Первая местная красавица, по мнению Андрея, назначенная на эту роль несправедливо, поднесла высокому гостю калебасы с рисом и кислым молоком, аналоги русского хлеба-соли. Речи с перерезанием ленточки на здании школы были короткими и, судя по реакции зрителей, веселыми, а потом начался праздник. Сначала на площадь вышли дети, будущие ученики. Они оглушительно пели что-то дикое, ритмичное и зажигательное, прыгали, крутились, размахивали какими-то ветками, выпускали каких-то птиц. Видно было, что мэтр времени даром не терял. Потом они с визгом разбежались и уселись на землю перед первым рядом скамеек.

Теперь на площадь вышла колонна охотников человек в сто, одетых примерно как те двое марабу, в замшевые костюмы из шкур антилоп, расшитых бисером и бахромой, в кожаных и замшевых шляпах, мокасинах или сапогах, увешанные патронташами, пороховницами, ножами и шпагами, с ружьями разной степени антикварности в руках, от кремневых мушкетов до ижевских одностволок. Поравнявшись с трибуной, они поднимали свои ружья и палили в воздух, перезаряжали и палили снова. Поднялась оглушительная стрельба, дополненная визгом и криком детей. Длинные струи дыма вылетали из ружейных стволов, как в фильмах Бондарчука, крепко запахло дымным порохом, повсюду летали горящие бумажные пыжи. Андрей подумал, что еще недавно охота здесь была массовым занятием, если охотничий костьюм есть в каждой семье.Среди стрелков оказалось много участковых рабочих, они приветственно махали ему, явно радуясь, что он их узнает. Многие выполняли какие-то строевые артикулы, возможно, они изображали не просто охотников, а что-то вроде войска. Андрей вспомнил, что именно в этих местах воевал легендарный Самори, вошедший во все африканские учебники истории как самый героический пример антиколониального сопротивления. В конце девятнадцатого века Самори почти двадцать лет воевал с наступающими французами, получив у них прозвище "африканский Наполеон". Разумеется, он понятия не имел об африканской независимости или европейском колониализме. Просто он сколотил свою империю как раз тогда, когда европейцы начали делить Африку, и он защищал свои владения от французов, как от любых других врагов и соседей.

Отстрелявшись, охотники расселись на свободных скамьях, а на площадку выкатилась обычная грузовая двухколесная тележка, запряженная парой осликов. На тележке мальчик с ружьем и несколько малолетних красавиц что-то изображали, но аллегорический смысл представления ускользнул от Андрея. Напуганные шумом толпы ослики упирались и шли не туда, пока, наконец, общими усилиями их не вытолкнули с площадки. Теперь в центр толпы колонной, один за другим, приплясывающим шагом вышли несколько женских, так сказать, фольклорных коллективов. Андрею объяснили, что они представляют разные кварталы деревни и соревнуются друг с другом. Одетые явно в специальные наряды для выступления, женщины пели и плясали без всякого смущения, почти профессионально и с явным удовольствием. Когда все группы отплясавшись, заняли свои места на скамейках, тамтамы загрохотали еще громче, и на площади начался ритуальный танец: двое в масках и на ходулях, вдетых в длинные штанины костюмов, двое нормального роста в масках и каких-то ветках и шкурах, и вокруг толпа просто танцоров. Ходули опасно наклонялись, размахивая длинными ногами, маски подпрыгивали и бросались на просто танцоров, стараясь их схватить и, вероятно, съесть, те с визгом и прыжками спасались. Затем было объявлено, что официальная часть праздника закончена, но народ и не думал расходиться, наоборот, дети отовсюду хлынули на площадь и присоединились к танцующим. Андрей еще с удовольствием потолкался в толпе, прежде чем уйти. Народ на улице ему улыбался, многие девушки вполне многообещающе, за весь день он не увидел ни одного пьяного, ни одной драки или ссоры.

РАЗГОВОРЫ МЕЖДУ УМНЫМИ ЛЮДЬМИ

После праздника трудовая жизнь продолжалась, и для Адрея она становилась все легче. Все больше проблем трудящиеся могли решать сами, без его участия. По ночам теперь работали только промывочные приборы и подающие бульдозеры, поскольку дневная смена успевала навозить песков и на ночь тоже. Воды тоже хватало, за сезон дождей ее накопилось в котлованах старого полигона достаточно. Приборы, во избежание соблазна, были защищены решетками и замками, и по ночам Андрей мог спокойно спать. У него появилась такая роскошь, как свободное время и даже целые свободные дни. Производством занимался Николай, а с разного рода посетителями разбирался Кулибали.

Участок, как и деревня, и множество других деревень, и город, находился на обширной равнине, по ней же текла река и проходили дороги. Далеко на севере равнина плавно переходила в пустыню, на западе и на юге уходила в соседние страны, а на востоке, не так уж далеко от участка, упиралась в подножие огромного каменного обрыва. Этот обрыв, тянущийся на сотни километров, ограничивал обширное скалистое плато, занимавшего половину Сонгая. Андрей полюбил уходить туда на прогулки. Затратив час-полтора на подьем по хаосу каменных глыб и узким щелям в каменной стене, он попадал в совершенно другой мир. Здесь, наверху, солнце светило еще ярче, но жарко не было и всегда дул ветерок. Здесь не было почвы, только твердые скалы, разных цветов и оттенков, прочные каменные пласты, из которых вода и ветер вырезали причудливые скульптуры. Ходить по гладким каменным плитам было так же легко, как по городским лестницам и тротуарам.На камнях росли необыкновенные растения, совсем не похожие на те, что внизу, -разные кактусы, алоэ, щучьи хвосты, многие из них Андрей помнил растущими в горшках на российских подоконниках. Особенно сказочным пейзаж выглядел в разгар сезона дождей, как натуральные сады Черномора из "Руслана и Людмилы".

Отмытые от пыли скалы сверкали яркими красками, в маленьких извилистых каменных ущельях журчали ручьи и шумели многочисленные водопады, иногда ручьи расширялись, образуя маленькие озера или просто каменные ванны с гладкими, отполированными стенками, и чистой прозрачной водой, в которой можно было полежать, глядя в небо. В воде резвились маленькие крабики, тритоны и рыбки ярких расцветок, из которых многие Андрею тоже казались знакомыми по российским аквариумам. Куда все они девались в сухой сезон, он не знал. Иногда проплывал небольшой питон, со своим переливающимся оранжево-зеленым рисунком, ужасно красивым в воде

На плато жили и люди - в маленьких, редких деревеньках. У них не было полей, не было коров, только козы и крохотные огородики и садики на клочках земли. Еще они охотились и собирали всякие дикие фрукты. По сравнению с этими горными обитателями деревенская жизнь на равнине казалась верхом цивилизации. Андрея не раз и не два разные люди предостерегали от подобных прогулок. Они говорили, что здесь, наверху, живут людоеды, которые не откажут себе в удовольствии съесть одинокого белого. При этом собеседники всегда дистанцировались от своих диких соотечественников и подчеркивали свою продвинутость по пути цивилизации. Они говорили: "У нас в деревне людей не едят", а иногда даже усиливали это утверждение: "У нас в деревне никогда людей не едят!" Быть съеденным Андрею не хотелось, главным образом потому, что он хорошо представлял, какой хохот поднимется среди его русских друзей, узнавших, что в Африке его таки съели, но удержаться от прогулок было выше его сил. Он брал с собой пистолет, купленный официально, с разрешения кайенской полиции, избегал деревень и тропинок, поворачивал, увидев группу людей, ну а одиноких встречных он не боялся.

Леонтий теперь приезжал к ним в гости регулярно. Его англичане вели себя как-то непонятно - разведку всерьез не вели, но и не закрывали, задания давали ему какие-то невнятные, контракт на семь тысяч все по разным причинам не подписывали, однако денег на жизнь по-отечески подкидывали, причем достаточно. Леонтий от неопределенности будущего совсем не страдал, вполне довольный каждым сегодняшним днем, прожитым хорошо и интересно и считая, что о завтрашних заботах следует думать завтра. Андрей для себя определял Леонтия, как аристократа и богача, считая эти понятия не внешними, а внутренними. Так, дворяне из первой российскй эмиграции в Париже двадцатых годов была нищи и беспомощны, но оставались богачами и аристократами, проводя ночи в ресторанах и гуляя во всю ширь до последнего бриллианта. Леонтий мог посидеть в баре с компанией охотно пьющих японцев, каждый из которых был многократно богаче его и имел вдобавок неограниченные средства на представительство, а потом самым беспечным и естественным образом заплатить за всех. Андрей, наоборот, с детства имел привычку к бедности. Сейчас, когда дневные доходы участка измерялись в десятках тысяч долларов, а расходы в тысячах, и все это проходило через его руки практически без контроля, он по-прежнему бессознательно старался использовать бритвенные лезвия как можно дольше и выдавливать поменьше зубной пасты из тюбика.

По вечерам они часто и надолго усаживались поболтать, получая удовольствие от общества друг друга и от того, что не надо никуда спешить. Леонтий, большой мастер разговорного жанра, говорил больше всех. Зная все и всяческие языки, он успел поработать переводчиком в разных африканских странах, обслуживая то строителей, то геологов, то, как он туманно выражался, борцов за социализм против империализма. Он рассказывал о заграничной жизни советских специалистов и дипломатов в коммунистические времена, жизни очень замкнутой, жестко регламентированной и тщательно контролируемой. Советские люди жили в ограниченном закрытым пространстве в постоянном бессмысленном напряжении, которое создавали себе сами. Часто напряжение превышало возможности психики, тогда случались дикие срывы, запои, драки, побеги в город, бешеные романы и супружеские измены, кончавшиеся увольненим и отправкой на родину. Он рассказывал о немеряных и несчитаных средствах, вбухнутых в рыжую африканскую землю, о заброшенных стройках, о ржавеющих в джунглях и пустынях танковых дивизиях, о колхозах или совхозах, с помощью которых собирались поднимать отсталое сельское хозяйство.

Развалины одного такого совхоза Андрей сам видел неподалеку от Сонгвиля. Если отвлечься от красной земли и баобабов, они ничем не отличались от кладбища техники на ремплощадке любого советского колхоза. В пышной траве виднелись ржавые остовы тракторов, плугов и прочих сельскохозяйственных машин, с которых сельские кузнецы сняли и утащили все, что сумели. Какие-то дамбы и сухие русла каналов уходили в никуда, какие-то водокачки, чугунные трубы, остатки фермы (зачем?). Было видно, что все это не работало ни одного дня, было завезено и сразу заброшено. Где-то все это делали, грузили на корабли, везли через полсвета, разгружали с кораблей… Зачем было просто не украсть эти деньги? Какие неведомые люди творили все это?
- Мы над общим смыслом тогда не задумывались, - отвечал Леонтий. Каждый работал, получал зарплату. Думали больше, как купить чего-нибудь да как в отпуск поехать.

О безвозвратно ушедшем социализме Леонтий и Николай вспоминали с симпатией и некоторой тоской. Каждому из них там жилось хорошо. Леонтий после иняза занимался международным комсомольско-молодежным туризмом. Это была веселая и увлекательная, полная приключений дружба народов - конференции, делегации, агитпоезда от Таллина до Самарканда, пылкие комсомолки с Кубы и раскованныеые шведки левой ориентации. Потом уже любовь к дальним странам увлекла его в Африку. Теперь, став старше, он предпочитал интеллектуальные приключения телесным, читал на многих языках, знакомился с массой людей из разных стран, сам писал ироничные стихи и рассказики и усиленно разрабатывал планы приезда в Сонгай его молодой русской жены.

Николай приспособился к социализму иначе. Работая в какой-то транспортно-механическо-строительной конторе, он отбросил товарно-денежные отношения, при социализме бесперспективные, и жил натуральным хозяйством, как на необитаемом острове.
- Все у меня было, ну, все. Мы на сахарном заводе линию отремонтировали, мне сахара дают, сколько надо. Я из него горилку делаю, лучше магазинной, - чистая, как слеза. Коптильня своя, кабанчика откормил, все есть - сало, окорок, ветчина. На огороде все в порядке, хлеб только остается покупать. С другом на лимане держим моторку, поехали, наловили сазана, леща, воблы, закоптили, завялили. Друг на нефтебазе работает, я ему помог кое-чем, он говорит: бери солярки, сколько хочешь. У меня дома печка на солярке, с форсункой. Я емкость залил, на весь год хватает, тепло и чисто. А теперь? Каких же денег на эту солярку напасешься? Приходится опять углем топить.

Андрей, как мог, пытался возражать, что может потому социализм и кончился, что всем было хорошо. Все брали из холодильника, но никто в холодильник не клал. Все, вроде бы, несли бревно, но никому не было тяжело, что же удивляться, что бревно упало? Андрей сам тоже неплохо жил в те времена. Старательские артели были разрешенным исключением из социализма, там можно было много работать и много же зарабатывать, и ему все артельные годы не приходилось экономить деньги. Он имел к Советской власти более мировоззренческие, чем личные, претензии. Ему, например, не нравилось, что власть никак не поощряла работника, хотя на словах только и заботилась о производстве. Выдающийся работник, просто работяга и тот, кто только пил водку на рабочем месте, получали одинаково. Более того, хороший работник постоянно имел неприятности, поскольку ему всегда чего-то было надо для работы же. Поэтому энергичные люди неуклонно уходили в сферу распределения, где было легче добиться жизненного успеха. Когда распределять стало нечего, социализм кончился. Что ему еще не нравилось, так это распределение обязанностей между теми, кто думает, и теми, кто исполняет, когда пара тысяч человек, сидящих в здании Госплана, должна придумать и приказать все, что надлежит делать сотням миллионов по всей стране. В обществе свободного предпринимательства каждый уличный торговец напряженно думает, какой товар ему сегодня предлагать и по какой улице пойти. Размеры думающей части общества соответствуют размерам ее исполняющей части, думают те же люди, что осуществляют задуманное, там же и тогда же. При коммунизме думали одни, а исполняли другие. Размеры и сложность мыслительного аппарата радикально не соответствовали размерам и сложности экономики, а его отделенность от исполнителей требовала совершенно нереальной мощности информационных потоков. Подобных претензий Андрей мог бы набрать с десяток еще в те годы, если бы его мнение кого-нибудь тогда или сейчас интересовало.

Нынешний общественный строй в России, Америке или Сонгае может быть несправедливым и несимпатичным, но он разумен. Лицо, желающее социального успеха, должно предложить на рынке полезный продукт - рис, уголь, идею, услугу, стихотворение. Общество примет то, что ему нужно, и оплатит усилия производителя продукта. Личный успех в принципе совпадает с общественной пользой. Коммунизм мог выглядеть справедливым и привлекательным, но он был безумен. Личный успех достигался в сфере жестокой дележки, всегда у кого-то отнимался и в целом противоречил обществу, каковое поэтому вполне справедливо требовало от индивида самопожертвования и бескорыстия. А где же такой народ возьмешь?

Понятно, что больше всего они втроем говорили о том, что их окружало, - об Африке и ее поразительном отличии от остального современного мира. В американских и европейских журналах, которые привозил Леонтий, а Андрей охотно читал, рассказывалось о потрясающих научных и технологических успехах во всех областях деятельности. Информатика, медицина, военное дело, все менялось, все было совсем не таким, как десять лет назад. Это поражало их всех. Леонтий однажды разгорячился:
- Говоря о западной цивилизации можно только изумляться и восхищаться. Какой прогресс! Какой темп! Она идет вперед настолько быстро, что обычные люди не могут за ней уследить. Ежедневно совершается бесчисленное множество изобретений, улучшений, изменений во всем. Целые отрасли экономики появляются из небытия и за считанные годы приобретают многомиллиардные обороты. И она не рушится, не падает под тяжестью этого огромного груза ежедневных нововведений. И парадокс - обеспечивает каждому своему жителю процветание, доселе неслыханное. Какой-нибудь гитарист в баре на пять столиков имеет дом, автомобиль, счет в банке и полный набор благ и прав своего мира. А что он делает? Практически ничего. Больше половины американцев работают в сфере отдыха и развлечений, то есть по определению не участвуют в добывании хлеба насущного. И при этом Америка помогает всему миру, выполняет роль международного полицейского, поддерживает порядок, безвозмездно передает научные знания и технологии. Получается, что тот, кто рубит просеку и прокладывает дорогу в нехоженом лесу, уходит все дальше от тех, кто просто по этой дороге едут. Вся Африка наполовину живет за счет полученного от развитых стран. Те же машины, одежда. В Европе надо было сначала это придумать, потом сделать, а здесь получают даром. И все равно не догоняют, а все больше отстают.

- Запад - цивилизация, усвоившая истинную религию, живущая по законам христианства. Там многие столетия старались жить по Новому Завету. А Христос же сказал: "Ищите прежде всего Царства Божия, и все остальное приложится вам". Вот и приложилось.
- А Япония, Израиль? При чем здесь Новый Завет?
- Это тоже страны глубоко религиозные, с крепкими моральными устоями. Прививка поздних технических достижений христианской цивилизации оказалась успешной.
- Самое печальное, что Африка сейчас в технико-экономическом тупике. Казалось бы, технические средства должны ускорять и удешевлять производство, на чем весь технический прогресс и стоит. А здесь нет! Ты видел, как здесь канавы копают?
- Видел. Еще в аэропорту, когда самолет садился, какую-то траншею копали человек наверное пятьсот. Я еще подумал: "Как окопы в сорок первом году".
- Точно. Но эти пятьсот человек получают по доллару в день. Никаких забот. Утром кайлы раздал, вечером кайлы собрал. Понадобились рабочие - с улицы взял. Не понадобились - на улицу выгнал и забыл. Один экскаватор сделает в день примерно столько же. Но его дневная аренда будет стоить много дороже. Потому что в нее входит изготовление экскаватора американскими рабочими и его доставка американским кораблем. И зарплата американских служащих здешнего представителя "Катерпиллера", которые меньше чем за десять тысяч долларов в месяц в Африку не поедут. И обучение водителя экскаватора, и стоимость горючего и масла. А запчасти, цена которых совершенно невообразима, плюс безумные деньги за любой факс, любой разговор по телефону. А если купить покрашенное старье, которое сюда привозят, так оно не работает, особенно в руках здешних механиков. Здесь много экскаваторов за заборами стоят. Но пустить его в ход - разоришься на запчастях. Куда проще нанять пятьсот землекопов. Для исполнителя работ, без сомнения, дешевле. Но для страны это означает, что она будет копать землю кайлом в двадцать первом веке. И эти пятьсот человек останутся землекопами и никогда не получат образования. И их дети, кстати, тоже.
- Ну, в России, слава Богу, не так, - пробормотал Андрей, помня, что в Москве выкопать любую ямку метр на метр приезжает обязательно экскаватор, даже если лопатой проще и быстрее.
- Да, может, в каком-то случае это и невыгодно, но это поддерживает страну на современном уровне. А здесь…Даже не знаю, что им делать. Хотя есть какие-то прорывы. Кое-где в деревнях пашут на тракторах. Почти в каждую деревню раз в день приезжает микроавтобус. Или, например, здесь строят очень приличные городские дома из бетона без всяких механизмов, дешево и быстро. Потолки заливают прямо на месте, без всяких заводских плит и кранов, арматуру вяжут без сварки, перекрытия, колонны - все делается на месте. Применительно к своим возможностям они часто великолепно организованы, можно поучиться.
- Пожалуй, - согласился Андрей, вспомнив посещение "женского базара".

Причину бедственного положения вещей, то есть почему Африка оказалась в таком безнадежном состоянии, каждый из них видел по-разному. Здесь, сами того не зная, они воспроизводили в своих застольных разговоров все точки зрения, существовавшие когда-либо по этому поводу в мировой науке. Николай, как человек прямой и простой, придерживался расовой теории, давно отвергнутой цивилизованным миром и запрещенной к упоминанию на политкорректном западе. Даже любые исследования по измерению способностей людей разных рас были строго запрещены, поэтому каждый по этому поводу мог думать и говорить, что хотел. Николай приводил, как ему казалось, неотразимые доводы:
- Ну, тупые они, мозгов нет, и все тут. Вот Ибрагим, слесарь, старательный, слов нет. Но до сих пор не может запомнить, в какую сторону гайку откручивать, в какую закручивать, хоть занимается этим каждый день. Вы бы посмотрели с мое, что они с техникой творят, когда остаются без контроля, вы бы в ужас пришли.

На это Андрей с Леонтием отвечали, что как всем достоверно известно, сотворение человека или его происхождение от обезьяны произошло именно в Африке с последующим расселением по всему миру, что первая великая цивилизация в истории, египетская, случилась тоже в Африке, что никаких принципиальных биологических отличий между белыми и черными не обнаружено, Что черно-белые браки дают сильное и жизнеспособное потомство, что достижения черных музыкантов и спортсменов всем известны и что ему самому нечем особенно гордиться.
- А в твоей родной деревне, - спрашивал Леонтий - нет таких, которые не знают, куда крутить гайки?
- Трохи есть, - признавался Николай, - так то потому, что у него отец пил, и сам он пил с детства.

Впечатлительный Леонтий считал, что во всем виновата работорговля, о которой он прочитал множество книг за свои африканские годы.
- Еще древние египтяне захватывали в Нубии черных рабов, и это продолжалось всю античную историю. Черные рабы обслуживали Римскую империю, особенно в ее африканских провинциях. Эту традицию успешно продолжил мусульманский мир. Законы ислама запрещали обращать в рабство самих мусульман, а также "людей книги", то есть иудеев и христиан, поэтому африканские язычники были идеальным объектом для захвата. Столетиями караваны рабов двигались на север через Сахару, неся на себе золото и слоновую кость. А кого отбирали в рабы в первую очередь? Молодых да сильных, да красивых. Но самое страшное случилось, когда европейцы начали колонизировать Новый Свет. Им понадобились рабочие на плантациях, но американские индейцы по каким-то причинам оказались для этого непригодны. И в один несчастный день было сделано фундаментальное экономическое открытие: оказалось, что африканские невольники, привезенные в Америку, идеально для этого подходят. Буквально четыре-пять рабов-негров, работающих на плантациях хлопка, кофе, табака, сахара, в считанные годы приносили состояние своему хозяину.

Кстати, вы помните, как Робинзон Крузо попал на свой необитаемый остров? Он отправился в неудачную экспедицию за рабами, поскольку он сам и его соседи-плантаторы нуждались в рабочей силе. Вся экономика нынешних Кубы, Ямайки, Бразилии, юга Соединенных Штатов, была построена на рабском труде африканцев. Триста лет работорговля была важнейшим европейским бизнесом. Сами европейцы в Африке не покидали своих кораблей и прибрежных крепостей опасаясь углубляться в континент, полный смертельных для них болезней. На побережье сформировалась целая серия бандитских государств, которые совершали набеги в глубь континента и приводили захваченных рабов, своих братьев-африканцев, своим белым партнерам, за что получали ружья, порох, ром и табак. Подсчитано, что всего около десяти миллионов было вывезено в Америку, и на каждого прибывшего приходится двое погибших при захвате и в дороге. Опять же избирательно лучших.

Дело даже не в прямом ущербе населению и генофонду. Дело в том, что по всему континенту люди были сведены к положению цыплят, выращиваемых на убой. Вы родили и воспитали детей, потом придет человек с ружьем и их заберет. Сопротивляться африканские деревни не имели никакой возможности: на охоту за рабами уходили армии воинов-профессионалов, в достатке снабженные европейским оружием и имеющие на своей стороне фактор внезапности. В условиях систематического разгрома никакая экономика, культура, социальная жизнь не могла развиваться, не могло существовать ни мастерских, ни школ, ни храмов, ни библиотек. Выжить могло только то, что при звуке опасности способно было убежать в лес и спрятаться. Любая попытка социальной самоорганизации немедленно уничтожалась. Так длилось до тех пор, пока англичане из христианских соображений не положили этому конец, установив блокаду африканского побережья. Помните фильм "Максимка", где злобные англичане хотят отнять у русских моряков их любимую игрушку, африканского мальчика. Как раз об этом.

В пятнадцатом веке, когда европейцы впервые высадились в тропической Африке, уровень развития был, конечно, не близок, но все-таки сопоставим. В девятнадцатом веке, после трехсот лет работорговли, разница стала колоссальной. Европа стремительно развивалась, а Африка только деградировала. Когда европейцы, получившие, наконец, лекарства от малярии и от желтой лихорадки, проникли вглубь континента, они были потрясены уровнем его дикости. Цивилизация Древнего Египта четырехтысячелетней давности была много, много выше. Африканцы - написали тогда европейцы в своих трудах - единственная раса, ничего не внесшая в историю человечества.

- Точно написали - отвечал Николай. - А что им мешало тогда, с самого начала самим римлян в рабство захватывать. Построили бы сами корабли и высадились в Европе. Чегоже они ждали, пока к ним приплывут? А где-нибудь в верхнем Конго, куда работорговцы точно не добрались, там почему тоже ничего нет?
- В тропических лесах условия жизни слишком тяжелы ,- переходил Леонтий на позиции школы географического детерминизма. Это как на Чукотке или Аляске. Суровые природные условия не позволяют добыть избыточный продукт, необходимый для социального и культурного развития. Возникло первоначальное отставание, потом усилившееся.

Андрей не мог выразить свое ощущение словами Для него история цивилизаций была, как фильм: на экране вращался земной шар, покрытый зелеными лесами, а по ним бродили охотники в шкурах и скопьями. Проходили тысячелетия, и почти ничего не происходило. И вдруг на шаре возникли вспышки цивилизаций Египет, Двуречье, Средиземноморье, Индия, Китай, Мексика, и все стало меняться, во много раз быстрее, чем раньше. Земля стала покрываться городами, храмами и дорогами, а людей стало в сотни раз больше. Потом случилась еще одна вспышка - родилась европейская цивилизация, придумавшая технику, науку, гуманизм и демократию, и темпы перемен выросли еще во много раз. Европейская цивилизация в мгновение ока распространилась по земному шару, на большей части которого по-прежнему бродили первобытные охотники с копьями. Там , где европейцы хотели жить сами, они вытеснили или ассимилировали охотников - в Сибири, Америке, Австралии. В Африке они жить не хотели и не тронули ее до двадцатого века. Вот так и получилось, что на одной планете сосуществует ежедневно меняющаяся постиндустриальная цивилизация и первобытные племена, живущие в том же темпе, что десятки тысяч лет назад.

УТРАТЫ

Все они признавали, что самым динамичным периодом для Африки был колониальный. Это было единственное время, когда разрыв между ней и остальным миром уменьшался. За шестьдесят примерно лет африканцы пробежали, по выражению товарища Сталина, путь от соломенных хижин до железных дорог, аэропортов и современных городов. Колонизация большей части Африки никогда не была коммерчески выгодным мероприятием. Ее двигало стремление к имперскому величию, чувство соперничества к другим европейским странам, просто романтическая любознательность. Дух наживы был, конечно, но его надежды не оправдывались. Все без исключения министры финансов европейских стран были против, когда честолюбивые первопроходцы обращались к своим правительствам с требованием денег на колонизацию. "В этих бесплодных краях ,- писал один французский министр, - не произрастает ничего полезного, кроме орденов и знаков различия на мундирах наших бравых военных".

К середине двадцатого века европейские страны, вслед за Швецией и Соединенными Штатами намеревались перейти к модели общества всеобщего благоденствия. Но десятки миллионов нищих негров в качестве полноправных граждан категорически не вписывались в эту модель, а разделение граждан на категории не соответствовало идее равенства и прав человека. Колониальные страны ловко воспользовались честолюбием молодых образованных африканцев, пожелавших стать президентами независимых государств, и дали континенту свободу. Можно так сказать, что Африку освободили от европейского господства. А можно и так, что европейцы освободилась от необходимости содержать Африку, сохранив в ней свои экономические позиции там, где они считали нужным..

Еще они все были единодушны в том, что главной проблемой является человеческий фактор. Не климат, не инфраструктура, не полезные ископаемые, а люди. Например, евреи создали в пустыне современное государство из ничего, при этом выдерживая тяжесть постоянной войны со стократно превосходящим арабским миром. А рядом Египет, много более бедный, несмотря на Суэцкий канал и туристов, стекающихся к пирамидам со всего света. Андрей еще полагал, что процветание Москвы по отношению к остальной России было в основном связано с многолетним притоком в Москву самых активных и способных людей со всей страны. В масштабах планеты концентрация наиболее спосбных граждан обеспечила превосходство Соединенных Штатов. В последние три десятилетия американцы вдобавок осущетвляли специальную программу выявления талантливых молодых людей и дальнейшей помощи этим людям. Вообще в условиях единой планеты получается так, что страны, у которых уже есть преимущество, будут это преимущество только усиливать. Способные люди в бедной и плохо устроенной стране будут покидать ее ради лучшего места, не тратя усилий на поднятие потолка в своей собственной стране. А неудовлетворенным жителям Нью-Йорка или Калифорнии ехать уже все равно некуда, и они будут тратить энергию на совершенствование того места, где живут. Лучшие места будут с ускорением становиться еще лучшими.

Как-то раз Андрей заметил, что положение Соединенных Штатов Америки в мире аналогично положению Москвы в России. Туда стекаются человеческие и финансовые ресурсы. Там сосредоточена основная масса науки и культуры. Там расположены киностудии, редакции, издательства, и живут звезды кино и эстрады. Там живут наиболее влиятельные политические деятели, ученые и писатели. Там создаются политические доктрины, моды, новые технологии и модели поведения. Производство, которое там остается - самое квалифицированное, инновационное, наукоемкое. Все, что попроще, отдается не периферию. Там принимаются решения, касающиеся всех. Как Москва управляет Россией, так Соединенные Штаты управляют миром.

- Ну, конечно, - сразу же вскинулся Леонтий - я тебя должен учить, что центр мирового влияния все время перемещается? Ты только что присутствовал при крахе сверхдержавы, которая была абсолютно уверена, что будущее за ней, а весь остальной мир будут похоронен. И весь остальной мир дрожал от страха. Один из умнейших людей в Советском Союзе писал, что красота и яркость Лондона и Парижа напоминает своей исторической обреченностью суету восточного базара, а будущее за угрюмой Москвой. И где все это? В конце девятнадцатого века центр мирового влияния был в Лондоне. В начале девятнадцатого столетия - в Париже. В шестнадцатом веке мировыми сверхдержавами были Испания и Турция. В пятнадцатом веке центром власти, богатства, науки, и культуры была Италия. Продолжать перечислять? Может, тебе Римскую империю напомнить?
- Совершенно так, - отвечал Андрей. - Потому что мир не был един, как сейчас. Каждая страна была самодостаточной системой. Никогда раньше не могло быть мировой столицы. Земля была слишком велика для тогдашних экономических или культурных коммуникаций. А вот аналогия со столицей и провинцией вполне работает. Расположение столицы в любой стране вполне устойчиво. Рим, Париж, Лондон, Мадрид, Москва, Стамбул - часто они меняли свои места? В двух последних случаях местоположение столицы даже меняли из политических соображений, но значение великих городов не падало. Потому что столица и провинция не противоречат, а дополняют друг друга. В столице не добывается нефть и не колосится рожь, так же, как в провинции нет академии наук и оперного театра. Поэтому говорить о засильи Америки так же нелепо, как в Рязани говорить о засильи Москвы. Я думаю, в будущем идея разделения труда в рамках единого человечества будет ясно понята всеми.

Все трое они могли бесконечно рассказывать друг другу истории о неприспособленности африканцев к требованиям современного мира. Например, как-то раз Андрей заехал в авторемонтную мастерскую поменять разбитый фонарь и увидел картину, в которую ни за что бы не поверил, если бы ему ее рассказали. Мастерская, как обычно, была пыльной площадкой на обочине дороги, по которй были разбросаны всякие железные отбросы. На площадку заехал сверкающий красный "Корвет", выглядевший почти новым. Шофер, явно не владелец, показал ремонтнику на слегка помятую дверь и ушел. Обычно в африканских мастерских взрослые мастера только руководят, работают многочисленные дети. Так и здесь, появились два оборванных мальчика, лет десяти-двенадцати. Используя кривые отвертки и ломики они, напрягая все силы, сняли дверь, отковыряли внутреннюю обивку, потом положили дверь лицом на каменистую землю и принялись выпрямлять, колотя по ней острыми камнями.
Особенно катастрофично это проявлялось в сфере государственного управления. На ключевые технические должности, скажем, в аэропорту, в телефонной компании, в электрических сетях, назначали французов, но кто же мог позволить им руководить суверенным государством?

До того, как колониальные державы вообще ушли из Африки, они пытались усовершенствовать управление колониями. а высшие административные посты, раньше доступные только белым, стали назначать местных жителей. При этом кандидаты на должности добились соблюдения принципа равной оплаты за равный труд, то есть если на место белого губернатора назначался губернатор черный, то ему сохранялась та же зарплата, которая была в сотни раз выше, чем деньги, когда-либо где либо получаемые африканцем. Так в последние колониальные годы сформировался класс высших чиновников, радикально превосходящих по уровню жизни остальное население. Эти чиновники были основным двигателем антиколониального освобождения и, само собой, теми, кому досталась власть в новых независимых государствах вместе с сохранением прежних привилегий и с использованием огромных возможностей, которые государственная власть давала для личного обогащения. По всей Африке близость к государственной власти стала источником неслыханных, сравнимых с царскими, преимуществ. Человек, назначенный на пост министра, за несколько лет мог обеспечить на всю жизнь себя и весь свой род, десятки и сотни человек. Естественно, он этим и занимался, не обращая внимания на такую ерунду, как собственно нужды управления. Государственных служащих назначали исключительно на основе родственных связей и личных услуг. Оценивать квалификацию и компетентность служащего было и некому, и незачем.

Как-то раз, когда Андрей оформлял землю для народного предприятия, возникла задержка. Квадратик на карте, означающий испрашиваемую землю, надо было изобразить в цифровой форме, то есть написать координаты углов квадратика. Ему сказали, что во всем департаменте геологии эту операцию умеет делать один человек, который берет за это несколько сот долларов, и к нему стоит очередь в несколько месяцев. Если без очереди, то несколько тысяч. Андрей очень удивился. В принципе, это было упражнение для первокурсника геологической или строительной специальности, проходящего курс геодезии. Он взял карту, линейку, калькулятор, сел за стол и подсчитал координаты. Чтобы не ошибиться, он перепроверял все по три раза и затратил часа четыре. В следующий раз он мог бы сделать эту работу за час.
Еще как-то для планирования работ на полигоне ему понадобились месячные цифры осадков в районе участка и он отправился в гидрометеорологический департамент. В многочисленных кабинетах департамента сидели упитанные женщины в бубу и тюрбанах. На столах стояли огромные механические пишущие машинки, которые еще в семидесятые годы можно было видеть в советских учреждениях. Больше на столах и полках не было ничего, ни бумажки, ни книжки, ни карандаша, только пыль. На вопросы Андрея женщины давали ответы, эквивалентные русскому "не в курсе я, товарищ", и указывали в сторону кабинета начальника.

Начальник, правда, был в курсе, и у него было множество бумаг и папок. Он любезно объяснил, что десять лет назад были начаты метеорологические наблюдения, а три года назад началось составление годовых сводок. Пока успели составить первую сводку, десятилетней давности, а через год будет выпущена девятилетняя, и так далее, поскольку силы департамента ограничены. Эта сводка, содержащая таблицы наблюдений и кое-какие графики, и была предложена Андрею примерно за двадцать долларов. Он машинально прикинул, что, имея простейший компьютер, смог бы без особого труда составить такую сводку недели за две.

Еще как то раз он ехал в общем потоке по одной из немногих асфальтированных улиц Сонгвиля, как из переулка величественно выкатил сверкающий "Лендкрузейр" с государственными надписями и, игнорируя гудки Андрея, занял то место на дороге, где в этот момент должен был находиться его "джип". Андрей затормозил, его занесло, он чудом избежал падения в канаву открытой канализации, ужасно разозлился и бросился в погоню. После нескольких зигзагов он его нагнал, притер к обочине, подошел и открыл водительскую дверь. Шофер, глядя виноватыми глазами, произнес:
- Месье, прошу меня извинить.Я был неправ, но мне патрон приказал ехать - он указал на пассажира, тоже негра, в дорогом костюме, глядящего прямо перед собой в ветровое стекло.
- Чего же ты убегал? - спросил Андрей.
- Патрон приказал - повторил шофер.

Пассажир, все так же не поворачивая головы, произнес, что это его страна, что, если Андрею здесь не нравится, он может уехать, а, если хочет, может сейчас вызвать полицию. Андрей пожелал ему в следующий раз въехать под его отечественный грузовик и уехал.
При этом Андрей никогда не видел, чтобы африканцы отказывались от американских ценностей во имя почвенных идей. Все, как один, любили электричество, телевидение и автомобили. Все хотели быть богатыми.Все хотели жить, как в Европе Здесь, ему казалось, было два параллельных пути к процветанию. Один заключался в терпеливой помощи белого мира, в его многочисленных экономических, культурных, образовательных, медицинских проектах, в диктовке нужных законов и тому подобное. Другой прокладывался неудержимым стремлением самих африканцев пожить в Европе, попасть туда легальным или нелегальным путем. В Сонгвиле все молодые люди хотели попасть в Париж, и французская виза была предметом их страстной мечты. Большая группа людей жила только тем, что дорого продавала, нет, не визы, а место в очереди к дверям посольства. Убирая в Париже мусор, африканцы зарабатывали гигантские, по их понятиям, деньги и усваивали, сами или через своих детей, европейские понятия о жизни и работе. Часть этих людей и заработанных ими денег неизбежно вернется назад в качестве мотора для африканского развития, и так произойдет выравнивание в рамках глобального общества.

В большом мире, который они так легкомысленно обсуждали, тоже все время что-то менялось, и одно из изменений привело к тому, что их разговоры, их "постоянно действующее политико-экономическое совещание", как выражался Леонтий, в один прекрасный день закончились. Прогноз роста цен на золото не оправдался. Американская экономика переживала небывалый в истории бум, доллар стоял как никогда высоко, значение золота в качестве валютного резерва падало. Европейские страны одна за другой выбрасывали на рынок государственные золотые запасы, что еще более снижало цену. Андрей вполне отчетливо ощущал это при еженедельной продаже, он даже начал думать, не придержать ли ему часть добычи до лучших времен. Акции золотодобывающих рудников падали, банки и финансовые группы выводили средства из горнорудного сектора и вкладывали их в интернет и мобильную телефонию. Ресторан "Отдых друзей" в Сонгвиле существенно опустел. Англичане, нанявшие Леонтия, не были исключением. Теперь их больше интересовали оптико-волоконные сети в Западной и Восточной Европе. Они прекратили полевые работы и перевели Леонтия обратно в Сонгвиль на режим полувыжидания, пообещав, что вскоре задействуют его в другой деятельности.
Через несколько недель Андрей был в Кайене и позвонил жене, она сказала ему что тоже очень тяжело переживает то, что случилось с Леонтием.
- А что случилось? - насторожился Андрей.
- Как, ты не знаешь? - в свою очередь ахнула жена. - Он умер. Мне Наташа звонила.
Наташа была жена Леонтия, в России они успели познакомиться семьями.
Андрей не мог долго разговаривать, поскольку каждый звонок в Россию в Сонгае стоил небольшое состояние. Положив трубку, Андрей тут же перезвонил в посольство, консулу, с которым, как он знал, Леонтий был дружен. После обычных долгих расспросов дежурного: "Кто и зачем?" (в посольстве больше всего боялись, что какой-нибудь попавший в беду соотечественник обратится к ним за помощью) его соединили с консулом.
- Да, - подтвердил тот, - умер. По каким-то делам выехал в… (он назвал провинциальный город к югу от Сонгвиля) на автобусе. Почему не имел машины? Мы не знаем. Выехали рано утром. Сидел на переднем сиденье, рядом с шофером. Шофер заснул за рулем. На повороте к мосту автобус на полном ходу съехал с дороги, скатился к реке и врезался в дерево. Леонтий разбился насмерть. У него в кармане был русский паспорт и полиция нам сообщила. Мы все очень сожалеем.

Возвращаясь на участок, Андрей вспомнил один эпизод из их с Леонтием совместных прогулок по Сонгвилю. Они проголодались, и Андрей предложил зайти в явно новый, по европейски выглядевший ресторанчик.
- А ты уверен, что здесь все чисто? - спросил Леонтий, войдя и оглядываясь.
- Смотри, все по-европейски - ответил Андрей, указывая на зеркальную витрину, стойку бара, пластиковые столики.

Поздоровавшись и пошутив, как обычно, с барменом, Леонтий спросил, где можно помыть руки, и не получив ответ от растерявшегося бармена, толкнул дверь, противоположную входу. За дверью оказалась не кухня и не подсобные помещения. Там был незастроенный пустырь, отвратительно грязный и покрытый отбросами. Неподалеку от двери стояла африканская железная печка с древесным углем, по-видимому, ресторанная кухня, и ведро с мутной водой. Рядом прямо на земле стояла стопка тарелок. Перевернутые стаканы сушились на торчащих из грязи камнях. Только вилки и какие-то продукты лежали на маленькой деревянной скамеечке. Зрелище было настолько впечатляющим, что Андрей в первый раз в жизни подумал, что в российских санитарно-эпидемиологических станциях, возможно, есть что-то хорошее. До этого он, как и все его знакомые, воспринимали их как чистое, абсолютное зло, созданное для обложения непосильными взятками любой экономической активности. Когда они вышли на улицу, Леонтий спросил его:
- Я говорил тебе о моих четырех правилах выживания в Африке?
- Нет еще.
- Слушай. Никогда не спи без накомарника. Не пей сырой или неизвестной воды. Не ешь в месте, в чистоте которого не уверен. Не пользуйся междугородным автобусом.
- Автобусом почему?
- Рейсы длинные. Машины неисправные. Питание плохое. Водители устают, засыпают за рулем, машины переворачиваются.
И вот он сам нарушил свое правило. Почему?

Вернувшись домой, Андрей нашел завалявшуюся бутылку водки, и они с Николаем выпили ее как воду, не опьянев. Смерть Леонтия он ощущал физически, как удаление части тела, как выпадение важного элемента из окружающего его мира. Слева и чуть сзади окружающее его пространство было разрушено, и он касался телом пустоты, откуда дуло леденящим холодом. В последующие дни он не мог заставить себя не думать о тайне смерти. Где сейчас душа Леонтия? Что она заслужила? Леонтий всегда был неизменно доброжелателен к людям и даже к животным, старался всем помочь и всегда был окружен смехом и улыбками. Он не принадлежал формально к церкви и к религии относился легко и скептически. На эту тему им не случилось серьезно поговорить. Интересуют ли его душу еще земные дела? Видит ли он, что происходит с его семьей или с его друзьями? Или открывшаяся новая, вечная жизнь настолько важнее, что земные обстоятельства теряют значение?

ЗНАКОМСТВА И ПЛАНЫ

Смерть Леонтия сделала Андрея почти одиноким. С Николаем они были по-прежнему дружны и доброжелательны, но раньше втроем им было очем поговорить, а теперь вдвоем - нет. Они говорили о простых вещах, о том, что вот запланированный полигон скоро кончается и можно будет ехать домой, куда им обоим страстно хотелось. Они не говорили о дальнейшей совместной работе, потому что, как Николай выразился, "надо сначала домой попасть, в себя прийти, горилки выпить, тогда о чем-то думать". Действительно, после трех лет, прожитых непрерывно на полигоне, он явно нуждался в курсе психологической реабилитации. Пока они полным ходом продолжали добычу и потихоньку думали, как готовить участок к консервации.

Теперь у него появилась привычка, бывая в Кайене или в Кундугу, заходить в бар и просиживать за столиком несколько часов, о чем-то думая или болтая со случайными собеседниками. Бар с ресторанчиком в Кундугу принадлежал теперь тому самому хозяину, которому Андрей помог когда-то вернуть безнадежный кредит. Он и куплен был на те самые, полученные от Андрея деньги. При их первой случайной встрече хозяин сам напомнил ему об этом, назвал его другом, братом, настоящим хозяином заведения и тому подобное. Разумеется, его благодарность не доходила до бесплатного угощения, такое в Африке невозможно, но он всегда встречал Андрея с предельной сердечностью и старался лично его обслуживать. Расплачиваясь, они каждый раз шутили, что Андрею тоже пора начинать пить в кредит.

Бар этот носил гордое название "Звезда Африки" (Андрей вспомнил фирму Виктор Викторовича) и был местом довольно живописным. Он располагался во дворе, в тени огромного баобаба, на ветвях которого хозяин развесил какие-то маски, символические резные фигуры и цветные фонарики, которые зажигал по вечерам. В июле дерево цвело огромными белыми цветами, а в остальное время года с веток свисали плоды в форме замшевых огурцов на длинных веревочках, заполненные внутри белой ватой, кисло-сладкой на вкус. В период дождей посетители перемещались под конический травяной навес. Еще в структуру заведения входил небольшой отель, состоявший из нескольких комнаток с душем и даже со светом: если жильцы согласны были платить, по вечерам запускался маленький движок. Еще был небольшой бордель, укомплектованный, как всегда, африканским женским интернационалом. Девушки жили в круглой глинобитной хижине, размерами побольше, чем обычная крестьянская. Глиняные перегородки, радиальные, как спицы колеса, разделяли круглый дом на треугольные комнатки, входить в которые надо было из центра круга. Происходящую в комнатках жизнь вряд ли можно было назвать интимной, поскольку перегородки не достигали конической травяной крыши, потолка, само собой, не было, а вместо дверей висели тряпочные занавески. Обитательницы комнат обычно болтались в баре, обслуживая посетителей, и стараясь привлечь их внимание.

Посиживая за столиком, Андрей не раз знакомился с белыми, проезжавшими по дороге по своим делам, когда те останавливались на ночлег или пообедать. Припасов они никогда с собой не возили, по европейской привычке полагаясь на придорожный сервис, и остановки всегда затягивались. Хозяин бара не мог позволить себе омертвлять оборотный капитал в продуктовых запасах - а вдруг посетителей не будет? Поэтому, получив заказ, повар посылал девочку на рынок купить необходимых продуктов , потом их мыли, разделывали, разводили огонь, готовили, и все происходило с африканской неспешностью. Если спешащий посетитель волновался, ему неизменно говорили "Сию минутую. Все уже готово".Так что времени на то, чтобы познакомиться и пересказать друг другу свою жизнь всегда хватало. Белые в африканской глубинке неизменно приветствуют друг друга и обычно знакомятся, что вряд ли бы случилось, если бы те же люди встретились в своих родных странах. Из их рассказов Андрей узнал неизвестный ему мир, где проклятие "В поте лица своего будешь добывать хлеб свой" было преодолено, где каждое человеческое существо было обеспечено всем необходимым просто по праву своего рождения, где уже не было борьбы за выживание, а если была борьба, то только за успех. Мотивы всех этих людей были различны, но это не было простое зарабатывание на жизнь, как у сонгайцев или русских.

Как-то проехали на мотоциклах два молодых шведа. Они делали вид, что изучают места, по которым пройдет трасса гонок "Париж-Дакар" в каком-то будущем году, чтобы принять в них участие, а вообще-то просто искали приключений. Сначала они намеревались пересечь на мотоциклах Сахару с севера на юг, но шведское правительство, прослышав об их намерениях, специально обратилось к правительствам Алжира и Туниса с просьбой вот именно этим двум шведам визы не давать. Правительство заботилось об их жизни и здоровье, поскольку пересекать пустыню по международным правилам разрешалось лишь на специально подготовленных двух автомобилях со связью и с запасами горючего, воды и колес, и уж никак не на мотоциклах. Действительно, чем еще заниматься Министерству иностранных дел в стране всеобщего благоденствия? Парни очень досадовали на свое докучное правительство, но, правда, теперь желание пересекать Сахару на мотоциклах у них уже прошло.

Проехала итальянка, дипломница Миланской академии танца, маленькая, некрасивая лицом, но изящная, крепенькая, наполненная энергией, как пружина, в любую секунду готовая выбросить из себя неожиданное движение. Она прибыла сюда изучать в оригинале африканские танцы и планировала попасть в самые отдаленные деревни. Андрей от души пожалел, что не может познакомить ее с Авой, лучше которой, по его мнению, никто в Африке не танцевал. Итальянку сопровождал высокий, красивый, веселый и общительный негр с внимательным агрессивно-ревнивым взглядом. Она познакомилась с ним в Сонгвиле. Такие парни сопровождают всех белых женщин, путешествующих в одиночку, поскольку отвязаться от них невозможно.

Посидела за столиком компания молодых американцев из Корпуса мира, запыленных, неприхотливых и говорящих по-сонгайски. Они снова направлялись в свои деревни после кратких каникул. Две девушки были агрономами, молодые люди учителями, врачами и гигиенистами. Они реализовали свою юношескую жажду приключений, добровольно без оплаты проживая среди африканцев, почти в тех же условиях, что и аборигены, помогая местным жителям, распространяя среди них современные знания и симпатию к Америке. Потом они будут иметь право на бесплатное образование, а лучших будет ждать государственная карьера экспертов, разведчиков или дипломатов.

Пожилой француз увлеченно изучал космогонические мифы первобытных народов, забираясь для этого в самые глухие уголки Земного шара. Он хотел восстановить первоначальное откровение, данное Богом человечеству. Библия, Эпос о Гильгамеше и уже опубликованные мифы пока не давали ему полной картины. Он обьяснял, что именно в преданиях здешних племен был шанс найти наиболее точные сведения о первоначальных взаимоотношениях Бога и Демиурга (?).

Еще с одним французом они долго и дружелюбно поболтали. Он был сотрудником международного благотворительного фонда и направлялся на своем "Лендкрузере" в Верхнюю Гвинею проверять какой то образовательный проект. Он с удовольствием рассказывал об особенностях своей работы.

- Собрать деньги в Европе бывает легче, чем здесь, в Африке, их потратить. Я имею в виду потратить с толком. Мы ищем подходящие проекты в области образования или социального улучшения, или экологии. Мы финансируем бурение скважин для питьевой воды, установку солнечных батарей в деревнях, привозим учебники. Но мы не можем просто прийти и повысить зарплату учителям. Им сразу перестают платить основную зарплату. Найти, как эффективно использовать средства, очень трудно, от самих африканцев хороших идей поступает мало. Наша другая трудность связана с огромными расходами на саму деятельность. Белый нуждается в европейской зарплате, и ты не представляешь себе, во сколько здесь обходятся нормальные человеческие условия (Андрей представлял). На это уходит половина средств фонда. А нанять африканцев тоже невозможно, тогда будет съедено все.

Француз употребил понятное всем в Африке, но не известное в Европе или в России выражение "съесть деньги", означающее, что деньги, выданные кому-то для какой-то цели, просто исчезают без следа и без объяснений, а подотчетное лицо только разводит руками.

Очень поучительна была беседа с бельгийцем, говорящим, как все бельгийцы, на трех основных европейских языках. Он представлял крупную транснациональную золотодобывающую компанию, которая готовила к открытию рудник поблизости от Кайена, и с удовольствием рассказывал, как поставлена работа в компании.
- Мы берем концессию, только если наши эксперты дают благоприятное заключение. Потом посылаем специалистов по общей оценке территории и первоначальным поискам, людей, которые уже изучили десятки концессий по всему миру. Если они делают положительное заключение и указывают на объект, в дело вступают специалисты по разведке месторождений. После разведки начинается работа по предварительному этапу проектирования, тоже со своими специалистами. После этого уже можно назвать общие характеристики будущего рудника. Если они устраивают компанию, она вызывает специалистов по продвинутому проектированию, таких, как я. Мы уже даем технические решения и цифры. После нас начинают считать экономисты. Если они уверены в прибыльности проекта, компания начинает вести переговоры с правительством страны. Потом проект отправляется на банковскую экспертизу. Потом финансирование, детальное проектирование, закупки оборудования, строительство, добыча.

Андрей подумал, что если бы Теймураз Казбекович когда-нибудь услышал об этой схеме, он не закопал бы столько денег в африканскую землю.
Больше всего бельгийца удивляло, что русские затеяли все производство ради нескольких сот килограммов золота. Андрей всегда считал, что несколько миллионов долларов - это большая сумма. Бельгиец развеял его иллюзии.
- Рассматривать месторождения как потенциально возможные к отработке можно начиная только со ста тонн, грубо говоря, с миллиарда долларов продаж. Меньше ста тонн мы даже не рассматриваем. Почему? Потому что большинство расходов имеют постоянную величину, они не зависят от размеров местрождения. Например, первые миллионы долларов уйдут на самое предварительное изучение. Просто послать эксперта на месяц - это уже тысяч пятьдесят (Андрей вздохнул - хотел бы он быть этим экспертом). Какой смысл все это затевать ради нескольких миллионов долларов продукции? Для работы компании нужен офис в Сонгвиле. Любой офис стоит примерно одинаково. Это дом, машина, телефон, директор, бухгалтер, секретарь. Самый маленький офис будет стоить в год тысяч двести, независимо от того, какие финансовые потоки через него проходят. Бухгалтер, который считает сто миллионов долларов, или считает сто долларов, стоит одинаково. Компания не может прожить без юридической защиты, она будет уничтожена (Андрей опять вздохнул, вспомнив конец "Ауры"), и цена защиты тоже не зависит от размеров компании. Здесь, на месте, независимо от размеров рудника, должно быть множество высокооплачиваемых специалистов, каждый с домом и автомобилем. Для обслуживания современной техники вы должны иметь дорогостоящих специалистов и комплект приборов, независимо от того, обслуживают они одну машину или сотню. Для рудника - большого или маленького - надо построить дорогу, поселок с электростанцией и водоснабжением. Надо давать взятки президенту и министрам, и это тоже почти не зависит от размеров предприятия.

Теперь Андрей понял, почему известные ему российские начинания в Африке провалились. Просто с тем капиталом, который русские могли себе позволить, это было невозможно. Его собственное экономическое существование было лишь счастливой случайностью.

Проезжали энтузиасты сохранения дикой природы - идеи, совершенно чуждой африканскому сознанию. Природу начинают беречь в постиндустриальном обществе, а африканцы жили в доиндустриальном. В любом национальном парке, если его не будут охранять белые с пулеметами, все равно будут пасти коров. Андрей приятно побеседовал с романтически настроенной разведенной американкой лет пятидесяти, которая уже вырастила детей, и хотела посвятить себя хорошему делу. Она приехала сюда пропагандировать солнечные печки, чтобы африканцы не вырубали деревья на дрова. Правда, образца или рисунка солнечной печки у нее с собой не было, а на словах она объясняла невнятно. Ее сопровождал молодой высокий негр, с которым она познакомилась в Сонгвиле. Он горячо уверял, что их начинание ожидает в будущем огромный успех и деревья перестанут вырубать.

Беспечное богатство западного мира поражало воображение. Как-то в Кайене Андрей познакомился с молодым французом, который встречал свой прибывающий из Дакара морской контейнер с оборудованием. Контейнер был набит современными, в прекрасном состоянии станками: токарными, фрезерными, сверлильными, и всякими другими, с полным набором инструментов и всего необходимого для работы, даже с запасом металла для заготовок. Все это он получил даром, в момент закрытия политехнического лицея. Франция не нужны были больше токари, она нуждалась в программистах и системных администраторах. На этих станках он собирался изготовлять в Сонгвиле сельскохозяйственные машины и запчасти. Андрей по необходимости хорошо знал станочный парк Сонгая. В основе его производственной мощи страны лежало паровозное депо, построенное французами в довоенный период и дополненное станками, привезенными из Советского Союза в шестидесятые и семидесятые. То, что француз вез, было для здешних условий огромной ценностью и мощным технологическим скачком.

Пожалуй, больше всего Андрея удивил молодой голландский фермер, путешествующий по Африке в поисках места для сельскохозяйственного предприятия. Он объяснял так, что в Голландии больше не нужны фермеры. Земля все больше требуется для городов и парков. Запрещено использовать химию, поскольку голландская продукция должна быть образцовой в экологическом отношении. Существуют строгие нормы условий жизни для сельскохозяйственных животных и на их питание, потому что голландские куры и коровы должны быть счастливыми. Очень трудно найти рабочих, все хотят сидеть в офисах перед компьютерами. И при этом приходится конкурировать с продуктами из Франции, Испании, Польши, Эстонии, где нет таких ограничений. Теперь он хотел найти подходящее место в Африке, чтобы попробовать снабжать Европу отсюда. Андрей так и не узнал, что случилось с храбрым голландцем дальше.

Однажды утром Андрей отправился в Кундугу. На участке скопилось золото, и он хотел взять полицейских для сопровождения. Обычно начальник полиции, получавший хорошие чаевые с каждого транспорта, поднимался, завидев его, из-за своего стола, сердечно здоровался и сам спрашивал: "Ну, когда повезем золото?" Но сегодня что-то не сложилось. Начальник, извиняясь, сказал, что приезжает полицейское начальство, будет какой-то смотр, и все должны быть на своих местах. "Дня через два поедем," - закончил он успокаивающим тоном. У Андрея были в городке еще кое-какие дела, и, прежде чем ехать по самой жаре домой, он завернул отдохнуть в бар. Хозяина он не встретил. Одна из девушек сказала ему, что он вот только что был, но куда-то ушел, по-видимому, по делам. Андрей уселся в приятной тени огромного дерева и задумался о своей жизни.

Работа на полигоне явно подходила к концу. Зачищались остатки песков, и в ближайшие дни приборы можно будет останавливать. Ночные смены были уже отменены. Большинство машин - молодец Николай - уже законсервированы и готовы к следующему сезону. Золота добыто достаточно, даже побольше обещанного, долги возвращены, данные им обязательства выполнены, и участок можно бросить навсегда. Но зачем? Эта техника может еще поработать, дать прибыль, если направить ее на подходящий объект. Собственно, и объект есть - участок Мусы Бубакара. Это было так очевидно, что Андрей удивлялся, почему Муса до сих пор не пришел к нему с предложением. Вероятно, ждет, когда мы сами к нему придем, чтобы выговорить условия повыгоднее. Переговоры будут нелегкими и продлятся не один день, но должны закончиться успешно, поскольку ни одна сторона в принципе не может осуществить проект в одиночку.

За годы, прожитые на участке, Андрей ко всему привык, стал как бы своим. Его все знали, он был уверен в прочности и безопасности своего положения. Он притерпелся к одиночеству, потому что его знания языков хватало для болтовни и деловых отношений, но не для дружеских. Собственно, он не был уверен, что в Африке существуют дружеские отношения в их российском понимании. Любое сближение с африканцем очень скоро означало для него новые обязанности, а для другой стороны новые права. Иногда это выражалось прямо: "Ты мне друг? Так дай мне денег". А предложения с его стороны о встречных дружеских уступках встречало искреннее недоумение: "Я же бедный, у меня ничего нет".

Возможно, дело было не в языковом барьере, а в более глубоких душевных различиях, разных взглядах, разном понимании. Как-то раз Леонтий говорил им об этом. Он сказал:
- Вот мы, белые, уверены в своем превосходстве над черными. Без враждебности, спокойно, доброжелательно, но твердо и непоколебимо уверены. Так?
Андрей с Николаем прислушались к себе. Потом оба кивнули.
- Вас это, вероятно, удивит, но можете мне поверить на слово. Черные так же - спокойно и твердо - убеждены в своем превосходстве над белыми. И никто не способен изменить свое мнение. Это данность мировоззрений.

Слушая тогда Леонтия, Андрей вспомнил о своих отношениях с Авой. Она всегда не то, что признавала, а настаивала на их неравенстве, на его превосходстве и своей подчиненности. Но при этом она часто говорила: "Ты ничего не понимаешь в Африке. Ты другой. И никогда не поймешь."

Скажем, явно другим у здешних жителей было чувство юмора. В России Андрей не сомневался в своей адекватности: над его шутками смеялись, и он смеялся над шутками других. В Африке его шутки оставались абсолютно непонятными, его по несколько раз переспрашивали, честно пытаясь понять, что он имеет в виду, и он бросил это занятие. Успех он имел один раз, когда по недосмотру схватил рукой свежеприваренную железку и отдернул обожженную руку. Он чувствовал себя как Жванецкий после ударной репризы, народ буквально лег от смеха и восторга.

Он уже твердо решил, если работа будет продолжаться, на следующий год привезти сюда жену. Их дети были уже в состоянии прожить год без родителей. Ей будет интересно, а ему много легче. В такой ситуации они вместе смогут убедить жену Николая сделать вторую попытку. Николай, правда, говорил, что не вернется, но Андрей был уверен, что полугодовая домашняя реабилитация изменит его позицию. Для невозвращенца он слишком тщательно приводил все в порядок. Тогда можно будет наладить нормальную жизнь.

После расставания с Авой Андрей выдержал немало атак со стороны местных девушек, часто прямых и откровенных. Например, с давних пор на участке сложился обычай, что пустой концентрат, из которого в участковой лаборатории извлекли золото, отдавали деревенским женщинам, которые подолгу возились с ним со своими калебасами и извлекали еще какие-то граммы. Почему-то женщины очень ценили это право и выработали сложную систему очередности, чтобы эта дрянь доставалась всем по справедливости. Только Ава, когда она переехала к Андрею, по-королевски уступила свою очередь своей младшей родственнице. Так вот, когда Ава покинула его, девушки, приходящие на участок перемывать отходы, стали одеваться и украшаться тщательно, как на праздник, и непременно пытались попасться Андрею на глаза. В одном или двух случаях дело даже дошло до разовых интимных связей, но здесь биолого-культурные барьеры оказались непреодолимыми, и попытки отношений вызвали у Андрея чувство, близкое к панике.

В Согвиле он получил интеллигентно выраженное предложение от молодой россиянки, которая, обучаясь в провинциальном институте, выскочила замуж за студента-африканца и уехала в Сонгай. Она довольно быстро поняла, во что влипла, развелась, и теперь работала регистратором в небольшом отеле, имея в виду выйти замуж за белого или по крайней мере заработать денег на билет в Россию. Она была симпатична, неглупа и дала понять, что будет не против поехать с ним на участок. Андрей был готов ей помочь, но от предложения деликатно уклонился, понимая, в какой клубок неразрешимых проблем он будет немедленно втянут.

Девушки из "Звезды Африки" тоже поначалу настойчиво пытались привлечь его внимание, но все-таки это были проститутки из дешевого грязного придорожного борделя. Как-то раз вечером они, хихикая, затащили Андрея в свой круглый домик, но единственным возникшим у него чувством в этом доме, освещаемом масляными плошками, с колыхающимися тряпочными занавесками под соломенной крышей, было ощущение неведомой, но грозной пожарной опасности.

Как ни странно, единственного человека в Африке, которого он мог назвать своим другом, он нашел здесь. Это была одна из девиц борделя, носившая малоподходящее для ее профессии имя София. Как миллионы африканских городских девушек, она имела Великую мечту: выйти замуж за белого и уехать с ним жить в Европу. О себе она выражалась почти пушкинскими словами: "Черт меня дернул родиться красивой и умной в Африке". Черных мужчин она терпеть не могла и охотилась только на белых, ожидая принца, который увезет ее с собой. Она могла позволить себе выбирать клиентов, не отказывая прямо, чего не позволяла этика ее профессии, но назначая неприемлемую для нежелательного поклонника цену. Она была родом из Дакара, а сюда ее занесло с каким-то датчанином, с которым они то ли поругались по пути, то ли он ее бросил, и она, решив, что здесь конкуренция меньше, чем дома, осталась поджидать свое счастье на большой дороге. Нелюбовь к мужчинам своей расы она приобрела благодаря отцу, который, живя в крайней бедности, наделал девять детей, включая ее, потом нашел хорошо оплачиваемую работу и тут же бросил семью ради новой молодой жены, с которой сделал еще шестерых, потом снова обеднел, состарился, был выгнан и вернулся в старую семью. Восприятие мужчин и женщин в глазах Софьи было в чем-то близко российскому. Женщины жили сами, торговали на рынках, горбились на огородах, на нищенские доходы поднимали детей, а мужчины хотели есть, спать, развлекаться и требовали заботы.
Она действительно была красивой и умной, свободно говорила на английском и французском, все со слуха, поскольку в школе не училась, могла объясниться по-немецки, по-испански и по-итальянски (следы ее разнообразных связей), не считая нескольких африканских диалектов. Они с Андреем быстро выяснили его бесперспективность как принца, но полюбили сидеть и болтать друг с другом в моменты, когда в баре не было других белых, привлекающих профессиональное внимание Софии. Иногда она мечтательно шептала Андрею, нараспев, глядя куда-то вдаль, как Ассоль:
- У него будут белые волосы и голубые глаза. Он выйдет из большого блестящего джипа, (Андрей мысленно добавлял: "под алыми парусами" ), увидит меня,и увезет в Копенгаген. И у меня будет машина и большой цветной телевизор, видеофильмы и большая ванна.
Что еще будет у нее в Европе, она не знала.

Она рассказывала ему о веселом портовом городе Дакаре, и в этих рассказах Андрей вдруг ощутил вкус сладкой и несбыточной романтики своего детства, подростковых песен, вроде: "Но прежде чем уйти в далекие пути, на берег был отпущен экипаж". София была та самая "девочка из Нагасаки", о которой они пели в восьмом классе. Она не сомневалась в том, что подросшая девочка должна идти в бар, чтобы попытаться устроить свою жизнь. Многие ее подруги вышли замуж и уехали в Европу, а у нее в последний момент что-то сорвалось, отчего она оказалась в Кундугу, но она была уверена в своей будущей удаче. Она рассказывала о французах и немцах, приезжающих в Африку в поисках экзотических секс-услуг, которые в своей стране были для них слишком дороги, о секс-бизнесменах, вербующих девушек для разнообразных заведений в Европе. Ей тоже предлагали, однажды она чуть не поехала в шикарный интернациональный бордель в Вену, но отказалась, поскольку хотела покинуть Африку не проституткой, а женой. Как-то она сказала, что русские проститутки в Дакаре тоже есть, и что "они другие".
- В чем другие? - спросил Андрей с интересом, полагая, что сейчас узнает что-нибудь о загадочной славянской душе.
- Все девушки, когда выпьют, смеются, а русские, когда выпьют, плачут.

Часто жизнь ее и ее подруг напоминала бульварные романы, о чем она сама не знала, потому что не умела читать и потому что книжная культура не свойственна африканцам, даже образованным. Например, она была знакома с немцем, который страстно полюбил африканскую девушку и поселил ее в своем доме, а та страстно любила своего черного любовника и с немцем жила только из-за денег. Кончилось это тем, что любовник немца убил, они похитили все деньги из его сейфа и в ту же ночь убежали в другую страну. Вообще в ее рассказах белые часто становились жертвами африканского коварства, теряли деньги, здоровье и нищими возвращались домой. Еще как-то раз она, упоминая имя своей подруги, заметила вскользь, что это была та самая, которая потом сошла с ума, а когда Андрей заинтересовался, рассказала такую историю: Подругу звали Фатима. Она полюбила красивого, смелого, гордого нигерийца и уехала с ним. Нигериец оказался бандитом, по ночам он с друзьями останавливал машины, грабил, случалось, и убивал. Фатима стала чем-то вроде хозяйки бандитской хаты. Однажды ночью полиция выследила банду после налета, окружила дом и захватила всех. В стране был военный режим, и всю банду без излишних формальностей расстреляли. Фатима присутствовала при казни, после чего ей сказали, что на этот раз ее отпускают. Она сумела вернуться домой, но потеряла рассудок.

Еще София рассказывала о жизни в бедных кварталах Дакара, не в трущобах, а в старых, традиционных кварталах, об отчаянной борьбе за выживание, о сложных коммерческих операциях с оборотом в сто долларов, о войнах между родственниками с помощью колдунов и ядов за комнатку в глинобитном доме, за швейную машинку "Зингер" образца 1920 года, обо всем том, во что она твердо решила не возвращаться. Иногда они заходили в гостиничный номер, который Андрей снимал на час. Их секс был тоже дружеский и безлично-нейтральный, даже без учащенного сердцебиения. Для нее это был дневной заработок, для него - не лишенная удовольствия медицинская процедура, полезная для здоровья. На втором курсе института они в студенческом общежитии горячо спорили: могут ли быть ли чисто дружеские, лишенные сексуальной составляющей, отношения между мужчиной и женщиной. Возможно, это было как раз то самое.

Сегодня, правда, и София отсутствовала. Девушки сказали, что она уехала чуть ли не в Кайен по какому-то поручению хозяина. Он допил свой тоник в одиночестве, ничем не отвлекаясь от мыслей. Когда солнце стало склоняться к закату, он сел в машину и поехал на участок с каким-то смутным, несформулированным ощущением. Что-то было не то.

ЗА ВСЕ НАДО ПЛАТИТЬ

Вернувшись, он задумчиво открыл дверь ключом и первое, что увидел, войдя в комнату, была Ава. Она лежала на его кровати, широко раскинувшись в своей излюбленной позе: одна нога на кровати, одна на полу, руки закинуты за голову. Глаза ее открылись, она вскочила, подбежала, обняла, заплакала, бысто-быстро заговорила, все это сразу.
- Отряд из Армии освобождения народа хочет прийти и забрать золото. Они знают, что у тебя есть. Уходи. Они придут, ты умрешь.
Неожиданных новостей было сразу так много, что Андрей машинально отреагировал только на последние слова.
- Зачем им меня убивать, - спросил он рассудительно, - им золото нужно, а не я.

То, что он слышал в Африке о самых отмороженных народно-революционных армиях, самых коррумпированных полицейских режимах, просто бандитах, сводилось к банальному грабежу. Отнять деньги, машину, багаж - сколько угодно. При этом могут даже войти в положение и оставить самое необходимое. Но без разумной причины не убивают. За убийствами, особенно белых, следуют неприятности, вплоть до высадки войск ООН. Прекращается туризм, сворачивается бизнес. Кому это нужно?
- Армии не нужно, - согласилась Ава, - Мусе Бубакару нужно. Он хочет, чтобы тебя убили. Он хочет договориться с властями и забрать твои машины. Он хочет, чтобы твои машины работали на его земле. Он обещал очень много денег полиции, чтобы они не помешали.
- Откуда ты узнала?
- От людей. Люди все знают.
Она сказала это легко - не как тяжкое, выношенное убеждение, а как общеизвестную банальность, вроде "днем светло".
- Люди не хотят, чтобы тебя убили, они тебя любят. Мусу Бубакара не любят.
- Что же они меня не предупредили? -проворчал он.
- Как не предупредили? Они сказали мне. Я тебя люблю. Я тебе должна сказать. Кто тебя предупредит, того тоже могут убить. Но не меня. Все знают, что я твоя женщина. У меня сильный отец, сильный муж. Меня не тронут.
- Как ты добралась?
- До Кайкая (это был верхнегвинейский городок недалеко от границы) доехала, а дальше бежала. Но не по дороге. И не днем. Если по дороге, все узнают.

Пробежать пятьдесят километров ночью по колючим тропинкам в обход дорог. Только тут Андрей обратил внимание на ее запыленный, загнанный вид, на ноги, разбитые и исцарапанные. Он наклонился поцеловать ее.
- Тебе было страшно? - спросил он, вспомнив, как панически она боялась ночного леса.
- Нет, потому что я делала хорошо, и Бог был со мной.
- Когда они придут?
- Не знаю. Может быть, сегодня ночью. Ты должен уйти сегодня. Но не по дороге, и не в Кундугу. Ты знаешь, как?
- Знаю. Как ты живешь?
- Я живу хорошо. Мой муж хороший. Я выполнила волю отца, значит Бог со мной. У меня уже есть сын. Я счастлива со своим мужем, потому что знаю, что ты есть. Если ты умрешь, я всегда, всю жизнь буду плакать и никогда не буду смеяться.
- Муж знает, что ты здесь?
- Нет. Я ему сказала, что должна навестить отца. Он поймет, но ничего не скажет. Я знаю, у кого спрятаться, а потом уйду. Со мной ничего плохого не будет, потому что Бог меня защитит. Нет, мы не будем… (она употребила слово из их личного "языка на двоих"), потому что тебе нужно много сил.

Чем больше минут они вместе, тем труднее расставаться. Она с усилием оторвалась от него, выскользнула в дверь, перебежала поляну и исчезла в кустах. Пора было браться за дело.

Как это ни странно, во время одной из своих одиноких прогулок он фантазировал о возможности подобной ситуации и приготовил воображаемый план мероприятий. Теперь он, почти не размышляя, быстро действовал. Достал из сейфа последнее золото - маленький железный ящичек, в котором было двадцать с лишним килограммов золотого песка, обернул в одеяло, положил в рюкзак. Собрал деньги, личные документы и бумаги компании, карту, компас, спутниковый определитель координат, воду, немного еды, нож, пистолет. Надел крепкие джинсы, штормовку с капюшоном, высокие американские армейские ботинки. Будет жарко, но безопасно. Погрузил все в машину, бросил туда же большой молоток, деревянный брусок и саперную лопатку. Сел за руль и выехал на дорогу. Положение начальника позволяло не давать никому объяснений. Николай, что было весьма удачно, уехал в Сонгвиль выточить в паровозном депо какие-то детали. Кулибали попросился на один день в Кайен, по личному делу. "Интересно, знал он или не знал?" - безразлично подумал Андрей.

В одном месте, где дорога подходила близко к обрыву, он, не глуша мотора, приостановил машину в скрывающей ее высокой траве и сбросил багаж в рытвину, под колючие кусты. Присыпал все сухими листьями и поехал в сторону реки. Рыбаки, шедшие домой с вечерней проверки сетей, встретились ему на дороге, поздоровались и проводили взглядами. Уже начинались сумерки, на реке никого не было, рыбацкие лодки стояли в ряд. Он отвязал лодку, принадлежащую участку, вывел на воду и с силой толкнул в сторону речного фарватера. Течение подхватило ее, она закружилась на воде и исчезла за поворотом в последних лучах заходящего солнца. Он запер машину, оставил ее на берегу и, минуя тропу, быстро пошел через саванну по хорошо знакомой ему местности. Люди, особенно в сумерках, строго придерживаются дорог, и шансы кого-то повстречать в густой траве были незначительны. Приблизившись к месту, где он выбросил багаж, он надел хорошо уложенный рюкзак, прихватил остальное и стал вприпрыжку подниматься вверх по склону. С таким грузом далеко не убежишь, но ему не надо далеко.

В уже густых сумерках он прибыл к месту назначения, россыпи каменных глыб, скатившихся не так давно с обрыва. Одна приличного веса плита лежала одним боком на земле, другим опиралась на камень поменьше, образуя что-то вроде низкого шалашика. Андрей знал, что под плитой в земле есть небольшая ямка. Он пошарил там палкой на предмет змей и скорпионов, потом пропихнул под плиту ящичек с золотом, протолкнул ногой, пока он не провалился в ямку. Подбил под край плиты деревянный чурбачок, подкопал и откатил в сторону камень, на который она опиралась. Теперь плита всем весом лежала на деревяшке. Он взял молоток и сильным ударом выбил брусок из под плиты, которая с глухим стуком хлопнулась о землю, надежно прикрыв золото. Когда придет время его забирать, достаточно будет приподнять плиту домкратом. Он спрятал подальше инструменты, поднял легкий теперь рюкзак и стал быстро подниматься по лестнице каменных глыб, иногда пуская в дело руки и обходя осыпи, заросшие колючками. Добравшись примерно до половины склона, он устроился на карнизе между двумя обрывами, в нише под нависающей скалой, глотнул воды и стал отдыхать. Придут ли бандиты сегодня? Если за ночь ничего не случится, утром можно подумать, что делать дальше.

В свете звезд и тонкого месяца расстилающаяся внизу равнина не то, что была видна, но угадывалась. В поселке не было огней, станция не работала. Андрей был совершенно спокоен. Он никуда не торопился, время текло незаметно, а глаза видели все больше деталей вокруг. После полуночи на участке началась какая-то активность. С разных направлений засветили автомобильные фары. Замелькали вспышки карманных фонариков. Огни перемещались, и это длилось довольно долго, среди прочих движений состоялись поездки к реке и в деревню. Андрей с удовольствием представил себе, как народные освободители пинают ногами неподъемный и невскрываемый сейф. Ему беспокоиться было совершенно не о чем, поскольку найти его в хаосе обрывов и осыпей у них не было шансов даже днем.

Потом к электрическим огням прибавился отсвет пожара. Кажется, загорелась соломенная крыша столовой. Надо думать, освободители обозлились. Положение банды было незавидным: она далеко оторвалась от своих баз, вторглась еще в одну страну, но осталась без золота, которое должно было бы проложить ей обратный путь в джунгли. Теперь ее бойцам предстояли неприятные встречи с правительственными войсками Верхней Гвинеи. За рабочих, живших в деревне, можно было не волноваться. В такой ситуации банда не станет озлоблять население.

Пожар на участке стал затухать, но на пустыре за поселком загорелась трава. Свежий ночной бриз гнал огонь по равнине. Сверху это выглядело как неумелая компьютерная графика. На черной равнине перемещались зигзагообразные линии огненных фронтов, они двигались то быстрее, то медленнее, затухали и возникали вновь. Тем временем автомобильные фары потянулись из поселка в лес, в сторону границы, похоже, в поисках тропы, обычно используемой контрабандистами. В поведении огненных фронтов на равнине возникла, к сожалению, нежелательная тенденция. На левом фланге они уткнулись в реку и исчезли, но на правом неуклонно расширялись и значительно продвинулись в сторону обрыва. Пора было принимать меры. Как выглядит пожар на обрыве, Андрей видел в прошлом году из поселка и оказаться сейчас внутри этого зрелища совершенно не желал. Время года было самое подходящее, сухая трава покрывала весь склон. Осмотревшись, он выбрал здоровенный полукруглый утес, выступающий из стены как огромная перевернутая кастрюля с вертикальными гладкими стенками. Вскарабкался по осыпи, огибающей скалу, вышел на ее плоскую вершину, осмотрелся, не желая включать фонарик. Обширная каменная площадка с одной стороны была привалена обвалом из каменных глыб. Растительность далеко, огненный фронт можно пересидеть. Если еще отступить поближе к обвалу, а с другой стороны соорудить подобие стенки, будет защита с флангов, откуда высунутся языки огня.

Пока Андрей складывал стенку, на скалах выше уступа заиграли желтые отблески. Он осторожно ступил на край площадки и наклонился. Огонь уже подошел к подножию обрыва и начал свой блицкриг вверх по склону. Языки пламени почти мгновенно охватывали осыпи, поросшие сухой травой, задерживались перед каменными выступами и навалами глыб, искали обход и снова прорывались наверх. Там и сям огонь касался деревьев, покрытых сухими листьями, и они вспыхивали с громким треском, как огромные факелы. Пожар неуклонно приближался, каждую секунду меняя очертания. На площадке вовсю пахло дымом.

Вернувшись в свое убежище, он обнаружил, что там тоже все переменилось, и он теперь не один. Пространство между стенками было усеяно животными, количество которых все росло. Какие-то грызуны, вроде сурков или охотских тарбаганов, но размером побольше и числом не менее десятка, сидели, тесно прижавшись друг к другу. Прискакали зайцы, обыкновенные, серые, ушастые, они ужасно нервничали, вздрагивали и прижимали уши. По камням стелились белки, которые в Африке живут не на деревьях, а на земле, движениями они напоминали волну-частицу из квантовой физики: на миг замирали, потом мгновенным волнообразным движением перемещались и опять замирали.

Здоровенные ящерицы-вараны, присутствие которых в саванне всегда слышно по страшному треску сучьев, стояли на широко растопыренных лапах и поводили широкими головами из стороны в сторону. Вдруг на край площадки бесшумно скакнула дикая кошка, расцветкой напоминающая рысь, но размером поменьше. Мелкие звери отодвинулись от нее, сколько возможно, но не убежали, а кошка, сколько можно, отодвинулась от Андрея. Он вспомнил Киплинга, только здесь перемирие было не водяное, а огненное. Из тьмы деловито выполз приличных размеров удав, свернулся под стенкой плотной восьмеркой, положив голову в центр, и опять никто не убежал. Кто Андрею совсем не понравился, так это парочка тонких, черных, стремительных кобр, впрочем, они просвистели мимо и скрылись где-то под навалом глыб.

Пожар дошел до уровня скалы. Вокруг все оглушительно зашумело, затрещало, засвистело, шум был как от тысячекратно увеличенной горящей печки или от небольшого урагана. Полукруглый утес, на котором они все сидели, со стороны, наверное, напоминал кофеварку, поставленную на газ. Оранжевые огненные стены устрашающей величины с ревом поднялись с двух сторон над площадкой и почти сомкнулись над головой. Плоский оранжевый бестеневой свет залил убежище, ее обитатели, выжидая, вжались в камень. Несколько секунд становилось все жарче, горячее, безнадежнее, казалось, все они, джинсовые, меховые и чешуйчатые, сейчас вспыхнут. Но пищевая база огня была уже подорвана, стратегические запасы сухих стеблей и листьев улетели в темное небо, стена пламени стала разрушаться снизу, распадаясь на отдельные языки, взлетающие и исчезающие вверху. На площадке потемнело и все как будто зашевелилось. То ли это звери переводили дух после пережитого ужаса, то ли это был эффект мерцающих отблесков огненного фронта, который снова сомкнулся выше утеса и теперь удалялся от них, поднимаясь выше по склону. Отовсюду поднимались струйки дыма, остро пахло свежей гарью.

Живые существа на площадке медленно приходили в себя. Деваться все равно было некуда - кругом лежал горячий пепел, дымились недогоревшие стволы, во тьме скрывались ямы-ловушки, полные горячих углей. Но и находиться вместе с хищниками их жертвам было невыносимо, да еще в присутствии общего злейшего врага. Первыми не выдержали нервные зайцы. Они скакали по площадке, запрыгивали на камни, осматривались, и - раз - упрыгнули во тьму. Мало-помалу разбежались и расползлись все, и Андрей снова остался один. Похоже, он слегка вздремнул. Когда проснулся, вокруг уже светало. Солнце вставало за спиной, оставляя обрыв в тени и освещая дальний край равнины. Дым почти рассеялся. Он задумался. Наверное, реальная опасность миновала, можно было вернуться на участок, но почему-то очень не хотелось. Проще было перейти плато, спуститься на другую дорогу, сесть на автобус и уехать в столицу, где обратиться в полицию и в посольство. Убедительных аргументов в плотно набитой кожаной сумочке было достаточно. Для восстановления статуса имеет смысл вернуться на участок в сопровождения официального лица. И, конечно, не следует бросать работу. Было бы неправильно стать человеком, который убежал.

Он встал и начал подниматься вверх по склону, шагая с камня на камень, стараясь не наступать на кучи угольков, используя расселины в каменном обрыве. Все необходимое для двух-трехдневного перехода в обход людоедских деревень у него было. Он поднялся на плато, отошел от края, посмотрел карту и спокойно зашагал в нужном направлении по ступенчатым каменным уступам.
Все было в порядке.
Волноваться было совершенно не о чем.