26 июня меня позвали на допрос. После обычных избиений
и моего отказа сознаться меня повели в подземелье, где велели снять с себя
все, кроме белья. Носки также были сняты. В таком виде меня бросили в "ледник".
Так назывался карцер, устроенный рядом с действительным ледником.
На цементном полу стояла глубокая лужа, состоявшая из мочи и испражнений,
кишевшая червями, образовавшаяся на протяжении года или даже больше, поскольку
из этого карцера в уборную не выводили. Посреди лужи был поставлен вверх дном
ящик, на котором я мог стоять или подобрав ноги сидеть.
От ужасной атмосферы крепко закупоренного карцера можно было задохнуться.
Кроме того, не давали покоя целые мириады мошки, заползавшей в глаза., в рот,
в нос и в уши. Из ящика, в свою очередь, выползало несметное количество голодных
клопов, разьедающих ноги. Оказывается, внутри ящика вставлялся специальный
клоповник.
Чем дальше, тем нестерпимей становился холод. Тело посинело, суставы оставались
в полусогнутом состоянии. Изнемогая от усталости и, вздремнув, сидя на ящике,
я просыпался от укусов клопов, мошки сплошь облепившей меня и червей, забиравшихся
даже на голову.
И так сутки за сутками. Пища состояла из 200 грамм полужидкого хлеба и кружки
кипятку в сутки. Страдания были попросту невыносимы. От холода и сырости ломало
и сверлило все кости. Болели все внутренности. Даже, казалось, мозг промерзал
насквозь и голова должна была вот вот развалиться.
Время тянулось так, что от раздачи до раздачи хлеба проходила вечность. Через
трое суток меня через дверь спросили, готов ли я сознаться. Я ответил "нет".
"Ну, и сдохнешь тут" услышал я голос палача. Чтобы хоть чем нибудь
заполнить время, я начал перебирать в памяти когда-то читавшиеся романы, кинокартины.
Вспоминал, что писалось о гитлеровских застенках. Но все это никак не облегчало
моих страданий. Казалось, я бы согласился на любую казнь, но только короткую,
вместо этих мучений длившихся несколько суток.
Я "пропел" все известные мне песни. Наконец пришли мне в голову
молитвы и церковные песнопения. Я начал читать молитвы и петь. Хотя это делалось
в шутку, но вдруг такая мысль пришла: а вдруг силою этих молитв свершилось
бы чудо и меня не только из этого ада выпустили бы, но даже из тюрьмы? Чудо
не происходило и я в отчаянии сыпал проклятия. Сбившись со счета, я не знал
уж, сколько я находился в карцере. Наконец меня вывели. Окоченевшие ноги схватывало
судорогой и я с трудом двигал ими. В углу я увидел раздетого человека, стоящего
лицом у стенке, и рядом с ним энкаведешника. Тогда я сообразил, что карцер
понадобился для другого заключенного, поэтому может быть меня освободили.
Просидел я в нем 7 суток.